Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек - Эдмунд Криспин

– У меня вечерня в шесть, так что мы как раз успеем.

Они поехали дальше, наслаждаясь ароматом чистого воздуха и наблюдая за рискованными маневрами двух студентов на парусной лодке.

В «Форели» они наткнулись на Шейлу Макгоу с разношерстной компанией.

– Хэлло, – сказала она, помахав им рукой. – Вы тоже воспользовались случаем смыться из Оксфорда? Со всеми этими полицейскими и прочим он становится непригодным для проживания.

– Не говори нам о полицейских, – попросил Найджел. – Мы, как солдаты иностранного легиона, уехали, ища забвения.

* * *

Они устроили ленч на берегу маленького причудливо извивавшегося ручейка, сквозь воду которого просвечивало илистое дно. Съели сандвичи, помидоры и яблоки, и Хелен, приподнявшись на локте, заметила:

– Удивительно, какой твердой бывает земля.

– Не снимай плащ, глупышка, – предупредил Найджел. – Трава сырая после вчерашнего дождя. Есть еще помидор?

– Ты уже съел четыре.

– Я просил помидор, а не нотацию.

– Я выдаю тебе нотацию взамен помидора. Помидоров больше нет.

– Ох, – вздохнул Найджел, умолкая, и после паузы спросил: – Хелен, ты выйдешь за меня?

– Милый, я надеялась, что ты это скажешь. Нет, не целуй: у меня рот набит.

– И все же – ты согласна?

Хелен задумалась.

– А ты будешь хорошим мужем? – спросила она.

– Нет, – ответил Найджел, – ужасным. Я делаю тебе предложение только потому, что ты только что получила кучу денег.

Она мрачно кивнула.

– А ты будешь вмешиваться в мои профессиональные дела?

– Беспрестанно!

– А как скоро ты хочешь жениться?

Найджел неловко пошевелился.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты пристально разглядывала мое предложение, как будто это отрез бракованного сукна. Ты должна была бы восторженно упасть в мои объятия.

– Я не могу, – жалобно сказала Хелен, – мне мешает вся эта снедь, разложенная тут…

– Ну, ладно, тогда мы отодвинем снедь! – вскричал Найджел, демонстрируя неожиданный прилив энергии, и решительно раскидал еду куда попало. – Voici, ma chere[171].

И заключил ее в объятия.

– Когда мы сможем пожениться, Найджел? – спросила она через некоторое время. – Скоро?

– Так скоро, как ты захочешь, любимая.

– Но ведь должно быть оглашение в церкви, разрешение и все такое?

– На самом деле можно получить специальное разрешение, – сказал Найджел. – Если заплатишь двадцать пять фунтов за специальное разрешение архиепископа, то можешь сколько душе угодно решать про любого священника в стране, живота или смерти он достоин.

– Как мило. – Она уютно устроилась на сгибе его локтя. – Ты прекрасно занимаешься любовью, Найджел.

– Дорогая, разве можно такое говорить! Ничто так разрушительно не кружит голову особям мужского пола. Разумеется, – сказал он, – хоть ты теперь страшно богата, я буду настаивать на том, чтобы тебя содержать.

Хелен возмущенно выпрямилась.

– Еще чего не хватало! Дать пропасть таким деньжищам.

Найджел счастливо вздохнул.

– Я надеялся услышать от тебя подобный ответ, – сообщил он, – но решил сказать то, что предписывают приличия.

Хелен расхохоталась.

– Ты чудовище, – счастливо заявила она. А потом, когда он поцеловал ее, добавила: – Все-таки пленэр – не самое подходящее место для занятий любовью.

– Чепуха, это единственно подходящее место. Вспомни хоть эклоги[172].

– Наверное, Филлида и Коридон[173]были в результате все в синяках.

– В таком случае какое же место больше всего подходит для занятий любовью?

– Постель.

– Хелен! – воскликнул Найджел тоном шокированного человека.

– Дорогой, мы с тобой муж и жена перед Богом, – произнесла она торжественно, – и можем обсуждать между собой такие вещи. – Ее тон вдруг стал удрученным. – Найджел, ты только посмотри, в каком я беспорядке…

– «Мне беспорядочный наряд, – сказал Найджел, – милей на милой во сто крат…»[174]

– Нет, Найджел, вспомни, ты же обещал – никаких елизаветинских стихов. Господи, ну, почему вы, молодые литераторы, без цитаты слова сказать не можете? Перестань, дорогой.

Она обвила руками его шею, и Гэррик, как ему и подобает, утонул в поцелуе.

Они лежали на спине, счастливые и утомленные, и смотрели на облака, пышные, как взбитые сливки, неподвижно застывшие в бледно-голубом небе над ними.

…на подушке земляной.

Крэшоу[175]

Явившись в Сент-Кристоферс в тот вечер без двадцати шесть, Найджел вдруг задумался о том, что в Джервейсе Фене все-таки было что-то совершенно мальчишеское. Безмятежный, словно херувим, наивный, непоседливый – словом, весь – очарование, он шествовал по жизни, искренне интересуясь незнакомыми ему предметами и людьми, нимало не утрачивая при этом подобающего его положению достоинства в собственной научной области. Его суждения о литературе были тонкими, проницательными и чрезвычайно сложными. Во всех других областях он неизменно прикидывался полным невеждой, всем видом изъявляя страстное желание, чтобы его просветили в этом вопросе. Обыкновенно, впрочем, оказывалось, что он знал гораздо больше о предмете, чем его собеседник, ибо за сорок два года, прошедшие со дня его появления на свет, успел обзавестись систематической и широчайшей начитанностью. Будь эта непосредственность игрой или, напротив, свидетельством умственной отсталости, она могла бы вызывать раздражение, но нет – она была совершенно искренней и происходила от неподдельной интеллектуальной скромности человека, много читавшего и в результате способного представить себе, сколь обширные пласты знаний неизбежно должны остаться ему недоступными. По характеру был он неисправимым романтиком, но весь уклад его жизни оставался строжайше рациональным. Его отношение к людям и событиям не было ни циничным, ни оптимистичным, но чем-то вроде постоянной увлеченности. Плодом этого явилась некая неосознанная аморальность: Фену всегда было настолько интересно, как люди себя ведут и почему именно так поступают, что ему и в голову не приходило давать моральную оценку их поступкам. «Да, все эти метания и сомнения, как быть в связи с убийством Изольды, – думал Найджел, – весьма характерны…»