Все о мужских грехах - Марина Серова

Он начал очень эмоционально что-то говорить по-грузински, а я терпеливо ждала, когда он выдохнется. Наконец он замолчал, и я сказала:

— Шалва Луарсабович! Манана Георгиевна сейчас недалеко от меня, и я могу дать ей телефон, но если вы станете говорить ей гадости, то я…

— Какие гадости, дорогая! — заорал он. — Да я ее убью! Я ее своими руками убью, курицу глупую!

«Ну, раз убью да еще и курицу глупую, то можно смело соединять их!» — решила я и, вернувшись в палату, протянула Манане Георгиевне телефон, сказав:

— Это вас!

Она удивленно посмотрела на меня, пожала плечами и, осторожно взяв телефон, сказала:

— Да?

Даже мне были слышны гневные вопли Шалвы, а она только покраснела, ужасно смутилась и все время с нежностью повторяла, пытаясь вставить хоть слово:

— Шалва… Шалва… — а потом начала что-то говорить по-грузински.

Закончив, она вернула мне телефон и застенчиво сказала:

— Он пообещал сегодня же выехать в Тарасов.

— Пусть совсем перебирается! — категорично заявил Андреев, все правильно поняв. — Работа ему будет, квартира у вас будет! Чем больше семья, тем лучше!

— Спасибо! — смущенно сказала Манана, а он, хмыкнув, спросил:

— Манана! Ты не обижайся, что я так запросто — мы же теперь одна семья! Так вот, Манана, я понимаю, что ему ты ничего не говорила, чтобы опасности не подвергать, но мне-то ты могла сказать! Ну, хоть Ваньке, а он бы мне передал! Ведь, что было бы, если бы я не вмешался? Опять отправились бы по степям и весям по общежитиям мыкаться?

— Я не думала, что вы захотите помочь нам, — уклончиво ответила она, отводя взгляд.

— Вот те на! — изумился он. — Это с чего же ты взяла? Мы же с тобой даже не разговаривали ни разу! Или это ты, Ванька, чего сболтнул? — он повернулся к сыну.

— Да ничего я, папа, не говорил! — возмутился тот, но тоже отвел глаза.

— Кажется, я могу внести ясность в этот вопрос, — встряла я, и Андреев ко мне заинтересованно повернулся:

— Наш пострел везде поспел! Ну, так в чем дело?

— А в том, что я была невольным свидетелем разговора Мананы Георгиевны и Ивана, в котором она уговаривала его оставить ее дочь, упирая на то, что он у матери один и мать у него одна и что она ему со временем достойную невесту найдет. Думаю, что искать надо в этом направлении.

Мгновенно произошедшая в Андрееве перемена была столь разительна, что я просто не поверила своим глазам! Не было больше простоватого русского мужика — это оказалось лишь маской, которую он носил для удобства, а сидел на его месте холодный, расчетливый и жесткий, а в чем-то, может, и жестокий делец. Он повернулся к жене, и та под его взглядом съежилась — видимо, когда он становился таким, это было признаком крайней степени гнева и ничего хорошего от него ждать не приходилось.

— Вы разочаровали меня, Клавдия Петровна! — ледяным тоном сказал он и, повернувшись ко мне, спросил: — Вы помните, Татьяна Александровна, как я вам говорил, что моя жена беззаветно предана нашей семье и я это высоко ценю?

— Помню, Семен Иванович, — кивнула я.

— Так вот, я ошибся! — сказал он мне и, снова повернувшись к жене, тем же тоном поинтересовался: — На ком же вы собирались женить нашего сына? На дочери которой из своих приятельниц? — Клавдия затравленно молчала, и он спросил у сына: — Иван! Кого именно мать тебе усиленно сватала?

— Стеллу, — опустив глаза, ответил тот.

— А! Это бывшая Светлана! — объяснил мне Андреев. — Девица до того легкая во всех отношениях, что уже и пробу ставить некуда. Отец у нее сейчас замдиректора банка, а когда-то у меня на рынке бухгалтером начинал, пока я его не выгнал — уж очень зарвался, мать же, которую когда-то звали Евгенией, а теперь Эжени, заведующей магазином в свое время была и сидела за растрату. Да, достойную партию вы выбрали для нашего сына! Скажите, Клавдия Петровна, а вам такое понятие, как любовь, знакомо?

— Семочка! Дорогой мой! Да я же тебя больше жизни люблю! — по-бабьи заголосила она, собираясь рухнуть на колени.

— Не верю! — твердо заявил Андреев. — Будь так, вы бы о счастье Ивана заботились, а не о своих приятельницах! Неужели вы думали, что он сможет променять эту чистую девушку на какую-то… — тут он замолчал, сцепив зубы, а потом сказал: — Вы, что же, Клавдия Петровна, не понимали, что, если ради Ванды Иван в нормального человека превратился, то ее нужно за одно это на руках носить и пылинки сдувать?

— Я думала, мы ее за это как-нибудь отблагодарим, — ляпнула она и сама в ужасе застыла, поняв, что сказала.

— То есть денег дадим? Вы это имели в виду, Клавдия Петровна? И во сколько же вы оценили счастье Ивана? В какую сумму? — спросил он таким тоном, что она зарыдала, говоря сквозь слезы:

— Ну, глупость я сказала, Семочка! Ну прости ты меня, дуру, Христа ради! Да я больше из дома ни ногой! Да гори они синим пламенем все эти бабы! Да я…

— Ох, как все запущено! Придется учить! — вздохнул Андреев и громко позвал: — Михаил Петрович! — Сазонов тут же появился в дверях. — Вы слышали, что сказала ваша сестра?

— Слышал, Семен Иванович, — кивнул тот.

— Ну и как бы вы поступили на моем месте? — спросил Андреев.

— Лично я вожжами бы отходил, — хмуро сказал Сазонов. — Да так, что потом неделю на животе спала бы!

— Это лишнее — есть более гуманные методы вернуть человеку здравое мышление, — заметил Андреев. — Забирайте немедленно Клавдию Петровну, отвезите ее в деревню к моему старшему брату и скажите, чтобы он с ней не церемонился, а впрягал в работу как положено.

— Не надо, Семочка! Не надо! — умоляла его Клавдия, все-таки упав на колени, но он в ее сторону даже не посмотрел.

Поняв, что его решение окончательное, она робко попросила:

— Так мне бы домой за вещами заехать.

— А зачем вам, Клавдия Петровна, в деревне такие туалеты? — вскинул брови Андреев. — Или вы вечерним платьем собираетесь коров пугать, а в модных туфлях свиней кормить? Так для такого занятия ватник и резиновые сапоги намного удобнее! Вот будете вставать в три часа ночи, чтобы корову подоить и корму ей задать, поработаете в хлеву, в огороде с утра до вечера, а там ведь еще нужно и по дому прибраться, поесть приготовить, постирать, погладить, что-то засолить, варенье наварить… А посудомоечных машин, прачечных и горничных там нет! Своими руками все это будете делать! Так что драгоценности ваши вам лучше снять — не понадобятся они вам в деревне. — Клавдия Петровна начала быстро снимать с себя серьги, цепочку с кулоном, кольца, часы, браслет, которые осторожно положила на подоконник возле Андреева, а тот, небрежно сграбастав их и положив к себе в карман, закончил свою мысль: — А вот как поумнеете и поймете, что к чему, тогда я вас в город и верну, — пообещал он, но тут же добавил: — Может быть!