Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! - Александр Больных

Пехота генерала Веделя не посмела идти на батареи единорогов, сейчас это делала прусская кавалерия. Петенька увидел, как злобно ощерился князь Голицын и замахал рукой, что-то приказывая. Тотчас несколько батальонов, стоявших ранее фронтом к Малому Шпицу, повернули подкреплять фланг, откуда появилась новая опасность.

А тощенький подполковник продолжал суетиться:

– Казачков бы сейчас пустить, казачков…

Голицын, прибежавший прямо на батарею вместе со своей свитой, еще раз оглядел поле, довольно потер руки и сказал генералу Еропкину:

– Ну, Петр Дмитриевич, теперь баталия наша! В ближайшие полчаса все решится, Фридрих последний козырь выложил, и мы его побьем!

Еропкин недовольно качнул головой:

– Не накаркайте, ваша светлость.

– Нет-нет, – уверенно бросил Голицын. – Разве вы не видите, что происходит?

Действительно, перекрестный огонь десятков русских орудий косил прусскую кавалерию. Проходы между прудами были завалены конскими трупами, и Петеньке даже показалось, что вода понемногу становится красноватой. Но кавалеристы рвались вперед: Зейдлиц не приучил их отступать, к тому же сам прославленный генерал вел кирасиров в атаку. Разве можно было помыслить о неудаче? Поредевшие и окровавленные эскадроны выстроились на поле неровными рядами и бросились на Мельничную гору.

– Проверить кремни! – скомандовал пехотный полковник, улучив миг между пушечными залпами. – Пальба плутонгами!

И тут Петенька вспомнил наказ графа Петра Ивановича. Наступает его время. Князь Голицын не может ошибаться, развязка близится, и теперь его черед действовать. Он бросился на противоположный склон горы, где ближе к оврагу томились ожиданием юные кавалеристы. Петенька настрого приказал им даже близко не появляться на линии огня, чем прежестоко огорчил мальчишек. Однако приказ надлежало исполнять, и они подчинились. И вот теперь корнеты опрометью бросились к секунд-майору, наперебой спрашивая, когда им позволено будет. Особенно усердствовал этот… Белобрысый. Но Петенька отмахнулся от них, мимоходом приказав подождать еще немного, он прямиком бросился к бригадиру Краснощекову и потребовал выделить десяток казаков. Бригадир воспротивился было, однако Петенька оборвал его, сообщив, что это приказ графа Шувалова и казаки потребны для исполнения сугубо секретного задания. Краснощеков только поморщился, но подозвал урядника и приказал ему следовать за Петенькой. И корнетам, и казакам велено было ждать особого сигнала, после чего следовать за секунд-майором, не мешкая.

– Помните, что вам говорили? – строго заметил он корнетам. – Ваша задача имать Брокдорфа. Никаких драк, никаких погонь! Вам должно изловить прусского агента, через коего немало вреда делам государыни причинилось.

Мальчишки еще раз тяжко вздохнули, но не посмели ничего сказать. Петенька старался держаться как можно увереннее и спокойнее, хотя как раз этой уверенности и спокойствия он не испытывал. На холм неслись три линии прусской кавалерии, все еще грозные. И тут словно разверзлась преисподняя, вершину Большого Шпица затянула густая пелена порохового дыма, в которой блистали красные языки пушечных выстрелов. Резко затрещали фузеи. Навстречу кавалерии Зейдлица с воем полетела туча картечи, пронзительно завизжали пули.

Словно гигантская коса прошлась по шеренгам прусской кавалерии, люди и лошади валились на землю, над полем боя поплыл какой-то истошный, не человеческий и не звериный вой, в котором слились воедино отчаяние и боль. Петенька, с трудом удерживая в поводу пляшущего коня, хищно оскалился и торопливо огляделся, желая увидеть на лицах солдат такую же радость и торжество. Но нет, покрытые пылью лица мушкатеров не выражали ничего, кроме усталости. Они торопливо подносили ко рту новый патрон, скусывали, перезаряжали фузею и стреляли. Перезаряжали и снова стреляли, перезаряжали и снова стреляли, перезаряжали… Ничего, кроме тупого ожесточения и упрямства. Двое валялись тут же, под ногами у товарищей, у одного голова превратилась в нечто бесформенное красно-желто-серое, у другого вся грудь была разворочена, и кровь уже не текла из огромной раны. Но мушкатеры даже не смотрели на них, они перезаряжали и стреляли.

Но в этот момент откуда-то справа докатился грозный рокот, в котором ухо кавалериста сразу угадало слитный звук тысяч копыт. Граф Шувалов уловил переломный момент в битве и бросил в дело стоявшую в резерве союзную кавалерию – австрийских драгун и русских кирасир. Их удар во фланг расстроенные ряды пруссаков выдержать не могли, и знаменитая кавалерия Зейдлица в беспорядке покатилась назад. Впрочем, знаменитый командир этого уже не видел, сраженный сразу четырьмя картечами, он лежал, слепо уставясь в плывущие поверху облака порохового дыма.

– Настал наш черед! – воскликнул Петенька, делая знак товарищам садиться наконь, и сам лихо взлетел на вороного жеребчика. Однако ж лететь вперед опрометью он не стал, а медленно выехал за бруствер и дождался, пока тускло мерцающая железом лавина тяжелой кавалерии промчится мимо. Лишь потом он махнул рукой, приказывая казакам и корнетам следовать за собой. Он видел, как были рассеяны остатки прусской кавалерии, после чего русские и австрийцы помчались мимо Кунерсдорфа прямо на Малый Шпиц, где стояла прусская пехота. Удар кавалерии был страшен. Прусские гренадеры и фузилеры, измученные долгим маршем, утомленные боем, постоянно обстреливаемые русской артиллерией, почти не сопротивлялись. Еще минуту или две на высоте мелькали знамена с черными орлами, а потом они исчезли бесследно. Сначала один солдат бросился назад, потом второй, третий, и вот уже некогда стройные батальоны беспорядочной толпой хлынули в тыл. Началось самое страшное – рубка отступающей пехоты кавалерией победителей, именно в такие минуты разгромленная армия несет самые тяжелые потери. А то, что грозный Фридрих в этом сражении был разбит наголову, было понятно уже всем, и в первую очередь самому королю.

* * *

Король не верил своим глазам, хотя в глубине души он уже давно все прекрасно понял. Неправда, что Фридрих Великий не проигрывал сражений, всего пару лет назад австрийцы разбили его при Колине, да и при Цорндорфе исход битвы был более чем сомнительным. И каждый раз король – полководец он все-таки был изрядный – прекрасно чувствовал пульс битвы и вовремя решал, когда следует переложить все оставшееся бремя на плечи генералов. Но сейчас он пребывал в полной прострации и не понимал, что происходит. Его превосходная конница была начисто выкошена русскими пушками, его превосходная пехота смята русской кавалерией и бежит в панике.

Собственно, бежала не только пехота, бежала вся прусская армия. Бежали гренадеры и фузилеры, бежали егеря. Нещадно нахлестывая лошадей, сквозь толпу продирались окровавленные кирасиры и гусары. Тяжелые артиллерийские першероны разбрасывали в стороны всех и вся – артиллерийская прислуга, обрубив постромки и бросив пушки, также удирала сломя голову.

Фридрих пытался размахивать знаменитой тростью, кричал что-то – никто его не слушал и не слышал. Лучшие генералы лежали убитыми или ранеными, а то и хуже – бежали впереди собственных солдат. Несколько эскадронов кирасир, кажется, из полка принца Прусского, попытались остановить русских, но были в мгновение ока развеяны, словно горсть сухих листьев.