Семь пятниц на неделе - Татьяна Луганцева

– Пострадал? А что случилось? – спросила Груня.

– Эдуард после спектакля лютовал.

– Лю-то-вал?

– Сердился в квадрате, орал, негодовал, брызгал слюной. Красным был настолько, что я думала, его хватит удар. И он, конечно же, уволил Николая, как ты и предположила.

– Как?! На самом деле уволил?!

– Так же, как и меня. А что тебя удивляет? Эдик меняет «старую гвардию» на «молодых и задорных». Он так и сказал Коле: «Отправляйся за своей Танькой! Не ожидал я от старого артиста и своего друга такого предательства!» Да Колобов много чего кричал, чего уж там…

На красивом лице Ветровой появилась скорбная гримаса и разом проступили морщинки. Видимо, все-таки месть не так сладка, как Таня расписывала.

– Значит, и Николай Еремеевич теперь без работы? – грустно вздохнула Груня.

– Ага! Мы – я, ты и Коля – свободная троица.

– Таня, надеюсь, ты остановишься? Уже все сделано… Хотелось бы, чтобы больше никто не пострадал.

– А что я могу? Второй спектакль без Коли не сорвать.

– Он сегодня?

– Да, через два часа.

– А кто за Николая?

– Влад Супрунов. – Татьяна закурила тонкую сигаретку.

– Что?! Он же – полный ноль, всегда только в массовке! К тому же с памятью у него проблемы. Так… подай, принеси…

– Эдуард другого мнения. Да и надо же ему было кого-то вводить в спектакль. А Влад сам вызвался, сказал, что знает роль.

– Ужас! Не труппа, а сплошной фарс! И спектакль опять провалится, – покачала головой Груня.

– Ага. Но даже и хорошо, что мы к этому не будем иметь никакого отношения. Я бы тоже не захотела позориться с новым партнером. Николай талантище был!

– Почему – был? Не говори о нем в прошедшем времени! – забеспокоилась Груня.

Подошедшая официантка спросила, будут ли клиентки еще что-то заказывать.

– Спасибо, ничего не надо, – ответила Татьяна за себя, объевшуюся, и за вяло жующую Аграфену. – Думаю, Николай теперь совсем сопьется. Он хоть и талантливый, но уже в возрасте да еще пьющий, так что в другом театре ему работу не найти. Если только роль какого-нибудь дворецкого дадут. С его харизмой и после главных ролей! За несколько лет до пенсии! Эдик просто убийца! – в сердцах сказала Ветрова, выпуская дым.

– А ты что будешь делать? Ты ведь тоже осталась без работы.

– Думаешь, не устроюсь никуда? – Внимательно посмотрела на Грушу актриса.

– Я не про возраст, просто ведь тебя никто не знает особо… – смутилась окончательно художница.

– То есть вот ты какого обо мне мнения? Ну, что ж… Я всегда знала, что люди говорят, – мол, актриса я не ахти и держусь на главных ролях только благодаря близким отношениям с режиссером. Значит, и ты так думала? Прекрасно! И все-таки, Груня, устроюсь, пусть и не на главные роли. Даже на «кушать подано» пойду! Ничего страшного! Главное, чтобы куда-то ходить и работать. А потом, у меня же есть и другая перспектива… – с лукавством в глазах посмотрела на Аграфену Татьяна. – Ты дождешься выхода Вилли из больницы, останешься с ним в его шикарной гостинице, или он тебе новый дом купит, где скажешь. Что тебе в Москве делать? Тоже работы нет. Заберешь своих и переедешь в Европу. Вилли – человек надежный, ему можно довериться. Будешь ты здесь работать или нет, время покажет. А может, вы будете в связке? Вилли станет писать сценарии с условием, что оформлять спектакли будет только его жена. Вот тогда-то ты и развернешься на все «сто», причем на лучших сценах мира. А через год-два ты забеременеешь – возраст-то в этом смысле у тебя критический, – посему тебе понадобится помощница. Тут-то я и подсуечусь – стану помогать тебе с карапузом, жить за границей и забывать Эдуарда. Что скажешь? Возьмешь?

– С удовольствием возьму! – с энтузиазмом ответила Груня. – Сама-то согласна на такое безмятежное домашнее существование? На роль няньки?

– А у меня в жизни достаточно уже страстей было, можно и «попридержать коней». Да, такая жизнь, тем более с тобой, меня устроит.

– Я буду рада, – честно сказала Груня.

Таня промокнула уголки глаз бумажной салфеткой.

– Спасибо, Груня, я тронута. Но я пошутила.

– Мне надо было это предвидеть. Вы, актеры, все время… шутите. Хотя тебе уже можно было бы и поменьше шутить, чай, не ребенок.

– Не сердись. Я не буду никому обузой! И у тебя на шее тоже сидеть не собираюсь. Да и детей не особо люблю. Какая из меня нянька? Смех, да и только! – спокойно отмахнулась Татьяна. – Ничего, найду себе место под солнцем, за меня не беспокойся. Я не из тех, кто пропадет в этой жизни! Давай доедай быстрее, спешить уже надо.

– Куда? – не поняла Аграфена.

– Как – куда? В театр! Мы же должны посмотреть на сегодняшний цирк! – подмигнула ей Ветрова.

– Ты серьезно? Зачем нам это надо? Таня, давай, не пойдем! Не будем ни унижаться, ни злорадствовать. Уже все свое получили!

– Если ты не хочешь, я одна пойду. Таково мое решение, – спокойно заявила Татьяна, изрядно заряженная алкоголем.

– Ладно, пошли вместе, я тебя не брошу, – вздохнула Груня, которой больше всего хотелось пойти в номер гостиницы, лечь на живот и в таком положении ждать вестей из больницы. Но почему-то ей страшно было отпускать Таню в театр одну. Не нравилось ей все происходящее в ее когда-то родной труппе.

Они снова оказались на милом, зеленом острове, у старого театра. Удивление вызвало у Груни то, что перед ним стоял народ, и толпа была не маленькая… Татьяна рассмеялась.

– А ты говорила, будто мы с Колей что-то испортили нашим бывшим товарищам! Да кто бы смотрел на эту крашеную куклу Настю? Да Николаю Еремеевичу надо памятник поставить! Он один спектакль сделал, превратил в шоу, в комедию, и зрители потянулись в театр. Ты смотри, сколько их здесь! Наверное, думают, что и сегодня нечто подобное будет! Только сегодня на сцене не будет ни одного человека, который смог бы не то чтобы пустить волну энергетики, а даже пукнуть ею!

– Таня… – смутилась Груня.

– Извини, говорю что есть.

– И ты хочешь смотреть на их позор? Неужели на самом деле есть такое желание? – продолжала удивляться художница.

– Более того – хочу им наслаждаться сполна. Эдик не знает, что делает… Мы с Колей были одно целое и вместе тянули на себе весь репертуар. А дурак Колобов взял да и отказался от ведущих артистов, а заодно и от тебя. Да я бы его убила, гада!

Аграфена поняла, что спорить с Татьяной бессмысленно. Она даже испугалась, как бы та, настроенная весьма решительно, не посвятила теперь свою жизнь тому, чтобы постоянно доставать бывшего любовника. Ее обида и злость в первую очередь были направлены на Эдуарда Эриковича.