Смертельный выстрел - Томас Майн Рид

Среди метисов редко встречаются злодеи и еще реже уроды. Вот и нашего ночного путешественника вполне можно назвать красивым. Копна темных вьющихся волос обрамляла далеко не невзрачное лицо. Овальной формы, оно имело правильные черты, с рельефными носом и подбородком, угольно-черными глазами под арками густых бровей. Рот мог похвастаться крепкими здоровыми зубами, белизна которых особенно выделялась на фоне темных усов.

Если рассматривать его черты по отдельности, они могли показаться располагающими. Но, собранные воедино, производили неприятное впечатление. При всей внешней красоте имелось в наружности этого мужчины нечто отталкивающее, отчего сердце екало в груди. По большей части такой эффект производили глаза: они внушали такой же страх, как и глаза гадюки.

Но их взгляд не всегда бывал таким зловещим. В обществе вышестоящих метис усвоил привычку отводить глаза, опускать их долу, как будто совершил или замыслил что-то нехорошее.

У большинства из сталкивавшихся с ним создавалось впечатление, что он либо уже состоявшийся грешник, либо на пути к пороку, поэтому доверяться ему люди не спешили.

Но не все. Было одно исключение в лице человека, который доверял ему – речь идет о молодом плантаторе Дюпре. Луи полностью полагался на метиса и назначил старшим над всеми своими слугами. Нет нужды говорить, что истинным хозяином нового дома был именно луизианец, а полковник Армстронг был гостем, пользующимся уважением благодаря сединам и статусу будущего тестя.

Почему креол так доверял Фернанду – так звали метиса, – не вполне ясно. Тот не принадлежал к числу его домочадцев, проверенных многими годами службы. Напротив, Дюпре увидел его только перед самым выездом из Натчиточеса.

Пока он организовывал экспедицию, полукровка подошел к нему и предложил услуги в качестве проводника, знакомого с той частью Техаса, где предполагалось основать колонию. Но еще задолго до того как переселенцы прибыли в миссию, Дюпре повысил нового знакомца, пожаловав ему престижный пост своего дворецкого.

Полковник Армстронг не возражал. У него не было такого права. И тем более у кого-либо еще. Прочим оставалось лишь качать головой и перешептываться: «Не выйдет из этого ничего доброго».

Встреть кто-то из этих недовольных нашего метиса в этот полуночный час, тайком уходящего из дома, и будь у него возможность проследить за дальнейшими его действиями, он мог не просто усомниться в преданности нового дворецкого своему хозяину, но и напрямую уличить его в предательстве.

Удалившись от стен миссии на полмили, Фернанд остановился на опушке рощицы, лежащей посередине между берегом реки и стеной утесов.

Там, склонившись над плоским камнем, он извлек из кармана рог и насыпал на камень горку пороха. Затем достал коробок люциферовых спичек[34], чиркнул одной из них о камень и поджег порох.

Тот ярко вспыхнул ярким пламенем, рассеяв тьму ночи.

Метис повторял эту операцию снова и снова. Всего он произвел десять вспышек, пока порох не кончился.

Затем Фернанд повернулся к камню спиной и зашагал в обратном направлении и также воровато проник в дом.

Никто в миссии не видел его пиротехнического представления.

Но незамеченным оно не осталось. Дозорные индейцев, притаившиеся на краю утесов, видели его. И более того, явно восприняли как сигнал, как призыв к действию. С какой стати иначе стали бы они запрыгивать в седла и, оставив наблюдательный пост, скакать к лагерю товарищей? А именно так они и поступили, убедившись, что за десятой вспышкой не последовало других.

Могло ли это быть чем-то иным, кроме как оговоренным заранее знаком?

В жизни обителей прерии огонь играет важную роль. Он служит телеграфом, посредством которого передают сообщение далеким друзьям: сообщают о местонахождении врага или о том, где и как на него следует напасть. Единственная искра или дым могут иметь большое значение. Вспышка – и того более. А уж десять последовательных всполохов явно заключают в себе целый рассказ, который может, скажем, предвещать чью-то смерть.

Положив начало колонии, обещавшей большой успех, колонисты поздравляли друг друга.

И больше всех радовался их предводитель, Арчибальд Армстронг. Его отъезд из Миссисипи оказался удачным решением. До сих пор все шло хорошо, а будущее сулило, что некогда закатившаяся звезда полковника вот-вот засияет снова. Лишь одно омрачало эти сладостные грезы – состояние его старшей дочери. Все вокруг веселились, а она даже не улыбалась. Необоримая меланхолия подчинила себе ее душу, и тень ее почти никогда не сходила с ее чела. Глаза выдавали внутреннюю муку, которая, поразив сердце, начала сказываться и на здоровье девушки. Розы давно отцвели на ее щеках, остались только лилии, и эти печальные цветы предвещали скорую могилу.

Тревожные симптомы не укрылись от взора любящего отца. На самом деле он знал причину их возникновения. О тайной переписке между своей дочерью и Чарльзом Клэнси полковник узнал из натчезских газет. Затем она сама призналась во всем и сказала, что верна своему слову. Подтверждений этому не требовалось – бледность лица свидетельствовала о ее чувствах. Чистосердечная исповедь не только не рассердила отца, но и пробудила в нем сочувствие, и даже угрызения совести. Если бы не его аристократическая спесь, смешанная с алчностью, он позволил бы Клэнси общаться с Хелен. Носи ухаживания открытый характер, все могло бы кончиться совсем иначе и уж точно не так трагически.

Теперь ему оставалось лишь надеяться, что время, этот величайший целитель разбитых сердец, прольет свой бальзам и на его дочь. Новая жизнь в Техасе может помочь ей забыть прошлое. А быть может, ей встретится новый возлюбленный, который вытеснит болезненные воспоминания. Несколько соискателей уже обозначились – не один из молодых обитателей присоединился к ней не с целью разбогатеть культивированием хлопчатника, но исключительно из желания быть поближе к Хелен Армстронг.

Но всех ее поклонников ожидало разочарование. Их избранница оказалась не из числа обычных женщин, а чувства ее не отличала ветреность. Подобно орлице, лишившейся своего царственного супруга, она решила провести остаток жизни в печальном одиночестве. Или умереть. Она была убеждена в гибели Клэнси, но любовь продолжала жить в ее сердце, и тут ничего не изменишь. Полковник Армстронг видел это и начал отчаиваться снова увидеть когда-нибудь розы на щеках старшей из дочерей.

В случае с младшей его питомицей все обстояло с точностью до наоборот. Тут можно было вспомнить испанскую пословицу: «Un clavo saca otro clavo»[35]. К счастью, самой Джесси не требовалось вышибать клин клином. Природная ее веселость еще сильнее расцвела от надежд, осиявших ее юную жизнь, окрасивших будущее в радужные цвета. Она отчасти уравновешивала печаль сестры, скрашивая горе отца. В последнем помогали также повседневные хлопоты: заботы о посеве, расчеты на урожай и сотни подобных дел, избавляющих, а точнее, отвлекающих родителя от жесткой тоски.