Барбарелла, или Флорентийская история - Салма Кальк

Поэтому Элоиза не возражала, когда Себастьен привёл её в ту самую свою приёмную.

— Не хотите ли чего? Пить, есть?

— Выпить много воды. Снять платье. И засунуть ноги под душ, — она сложила на пустой пока стол фижмы, а на них сверху всё то, что лежало внутри.

И сбросить наконец-то туфли! Ощутить стопами мягкий ковёр и пошевелить пальцами.

Проверила — телефон заработал. Пока Себастьен ходил куда-то вниз, просмотрела сообщения — ничего особенного. Интересно, получилось ли у Лодовико сделать хоть одну фотографию? Кажется, он фотографировал немного на лестнице, сразу же, как они приехали, пока не началось.

Она не знала, что заставило её запустить камеру и сделать селфи — пока не разделась и не разобрала причёску. Лучше бы с палки, но палки нет.

— Давайте, я сниму, — Себастьен поставил на стол рядом с кучей вещей поднос с графином, бутылкой, бокалами и чем-то ещё.

Он сначала сделал пару кадров на её телефон, потом нашёл в своём рюкзаке камеру с палкой и снял сколько-то совместных селфи.

— Благодарю, — кивнула она. — Будет, что послать тётушке. Она всегда очень хочет получить фото своих платьев.

— Теперь вас можно разоблачать?

— Да. Очень бы хотелось.

— Сначала ответьте на один неприличный вопрос.

— Да хоть на десять. Спрашивайте.

— История гласит, что люди не сдерживали своих желаний и влечений в давние времена так же, как и сейчас. Некоторые дамы и господа Донати прямо практически подтверждали этот тезис большую часть ночи. Но я не понимаю, как вот в этом, — он кивнул на её платье, — вообще можно развратничать? Это невозможно быстро снять и быстро надеть обратно! А если в вашем распоряжении совсем немного времени? — он обошёл вокруг неё, потрогал с разных сторон лиф платья и заглянул под верхнюю юбку.

— Если времени немного, то никто и не раздевался. У брюк кавалера спереди клапан на пуговицах, может быть, вы обратили внимание, на господине Джиакомо всё было по правилам. А даме следовало просто поднять юбки, — рассмеялась она. — Вы поймали какие-то флюиды от семейства Донати?

— От тех самых некоторых его представителей, — кивнул, смеясь, он. — И если поднять даме юбку — то что будет?

— Сначала другая юбка и третья, потом сорочка, — она чертовски устала, но не смеяться невозможно.

Он сел на диван, притянул её на колени и принялся исследовать пресловутые юбки.

— Кажется, понял, — он тоже смеялся, рука добралась до бедра под сорочкой и всего остального.

Да, и целоваться. До окончательного умопомрачения.

— Вот, вы раскрыли тайну, — а глаза можно уже не открывать.

— Но позвольте, а если я хочу видеть и ощущать даму всю, полностью? — его губы прошлись по груди там, где соски чудом не выглядывали из корсета и кружевных оборок.

— Значит, вам придётся освоить профессию камеристки, — да-да, его тоже следует раздеть, что хорошо для бальной залы, то совершенно излишне наедине.

— Тогда рассказывайте, как это с вас снимать, я не вижу ни одной застёжки, только булавки какие-то торчат!

— Начните с них, их должно быть шесть. Да, именно такие. Складывайте на стол, осторожно. Это специальные булавки тётушки Женевьев для прикалывания стомака, их нельзя терять. Теперь шнуровка, распускайте её. Полностью. Ещё крючок внизу. А теперь я встану, с вашего позволения.

Платье было расшнуровано и снято, и разложено на кресле, туда же отправились обе нижних юбки — чёрная и белая.

— Платье сняли, но как будто и не раздевали, — констатировал со смехом Себастьен.

— А вы как хотели? Для такого силуэта нужен каркас, — пожала она плечами.

— Танцевать-то в этом как, скажите? Это же тяжело и неудобно!

— Зато соответствует эпохе. Вы могли видеть — именно в этом как раз и танцевали. И сами танцы всегда придуманы с учётом одежды, которую носили. Вольту лучше всего танцевать в платье, как у госпожи Барбареллы — с тяжёлыми мягкими юбками. Моё платье заточено под нотированные танцы с руками — как та сарабанда. А в пышных кринолинах, как у Кьяры и половины дам в зале — вальсы и польки.

А потом она помогла ему снять фрак, жилетку и бабочку. С туфлями и брюками он справился сам. Разлил вино.

— Пить за успех предприятия пока рано, пусть вернутся сначала. Но за нас-то можно!

— За нас можно, — вернувшись нему на колени, она опять прикрыла глаза.

Себастьен рассмотрел со всех сторон её корсет, она сняла запонки манжет его сорочки. Потом он всё же дёрнул за верёвочку, а верёвочки в корсетах у тётушки Женевьев специальные, они хорошо держат нагрузку и хорошо скользят. Корсет сняли, мокрую сорочку сняли, развязали ленты у чулок, а сами чулки просто свалились на пол.

Пока Себастьен расставался со своей сорочкой и чем там у него ещё оставалось, Элоиза зажмурилась и сделала то, что всегда делала раньше после избавления от жёсткого утягивающего корсета: стала чесать придавленные бока. Она и так выглядит весьма помятой, со следами от сорочки и шнуровки, так что хуже уже не будет.

— Что это вы делаете, сердце моё?

— А вы не поняли? После бала дамы чешутся!

— Это ритуал?

— Это необходимость, — буркнула она и обняла его. — А чтобы не смотреть на помятые бока, корсет не снимали. Или снимали, но уже в темноте.

— Мы сейчас отнесём ваши помятые бока под душ, и они разгладятся.

Позже они лежали на простынях, переплетя ноги и лениво блуждая друг по другу ладонями. Даже спать хотелось не так сильно, как под конец на вилле Донати.

— Скажите, сердце моё, точнее, похвастайтесь: много ли вам за ночь поступало неприличных предложений? — вдруг спросил он.

— Ну… два, наверное, — рассмеялась она. — Но не в определённой форме, на которую пришлось бы отвечать определённым отказом, а завуалированно. Например, у господина Пьетро вольта является таким вот недвусмысленным предложением. Только он не подумал, что со мной придётся именно что танцевать, — вспоминать это до сих пор было смешно. — А вам есть, чем похвастаться?

— Местные дамы иногда смотрели на меня голодными глазами, но признаюсь, ни одной из них не удалось ничем меня увлечь. Самые поразительные, конечно, госпожа Барбарелла и госпожа Гортензия, но никто из них не сравнится с вами, — он приподнялся и поцеловал сначала верхнюю губу, потом нижнюю.

— А я… Понимаете, я никого из них не слышу и не чувствую. Ну, как нормальных людей. И это сразу же сужает диапазон восприятия. Поэтому спасибо вам за идею сбежать с бала пораньше, пока принцесса не превратилась в тыкву.

— На моей памяти вы впервые отважились называться принцессой, кстати.

— И это ведь сработало как надо, правда? Ваше имя тоже оказалось знакомо некоторым.