Дропкат реальности, или магия блефа - Надежда Мамаева

План самого вызволения сладкой парочки сложился у Вассы в первый клин, как мужчин скрутили. В том, что их выведут от армикопольского инквизитора только для того, чтобы препроводить к кострищу, девушка не сомневалась – чуяла по настрою толпы. Когда народ жаждет зрелища и крови, закон часто бывает слеп и глух к обвиняемым. Потому внутри лицедейки словно лучина зажглась, отмеряя ей время для подготовки к спасению друзей: не уложишься в срок – всю оставшуюся жизнь будешь ощущать на губах вкус человеческого пепла.

Успела, смогла, правда, цена, которую обещала Земару, была неподъёмной. Тяжестью клонили слова клятвы, что давала на крови. Вот и сорвалась.

Илас же на удивление не ответил очередной колкостью, а без слов, скривившись, стал натягивать на себя одежду. Платье, парик, теплая дамская накидка и корсет валялись уже у ног мужчины бесформенной кучей – мемориалом короткой, но столь событийной жизни рыжей фьеррины.

Эрден тоже молча ввинчивался в рясу, оказавшуюся ему явно не по размеру. Коротковатая и узкая, зато с колпаком, прикрывающим столь характерные шрам и седину.

Васса же, вспылив и испытывая от проявления гнева некоторое смущение, тоже переодевалась: скинула верхнюю пеструю юбку, под которой оказалась другая, мышиного цвета. Последний куль, извлеченный лицедейкой, оказался женским кафтаном с шалью весьма скромного рисунка.

Эрден, справившись с невероятной задачей – разместиться в рясе так, чтобы ее несоответствие габаритам хозяина не бросалось в глаза – критически осмотрел компанию и огласил вердикт:

– Так понимаю, ты, Вассария, ныне богобоязненная горожанка, отправившаяся на молебен в обитель святой Баяны, а мы – твоя охрана и… – Бросив взгляд на Леша, поправлявшего камзол, в коих щеголяла прислуга, присовокупил: – Слуги.

– Наверно, так, по легендам ты у нас спец. – А почему опять к Баяне-то?

– А потому, что именно это направление не вызовет ни у кого подозрений. Что храмовники, что инквизиция в последнюю очередь будут искать там. Но прежде чем выбраться, все же стоит найти лошадей и провизию и сделать это как можно быстрее.

Все без возражений согласились с дознавателем. Толпа, обманутая в лучших ожиданиях, так и не увидевшая обещанного зажигательного зрелища, пойдет громить лавки. В первую очередь ерейские, а там уж, если раздухарится, то и до остальных торговцев дело дойдет…

Городские улицы были малолюдны – народ собрался на площади и еще не понял, что его обманули. Поэтому благородная фьерра, прибывшая на почтовую станцию в сопровождении охраны и без торга, лишь бы продали, купившая четырех лошадей, не встретила никаких препятствий. В лавке неподалеку были закуплены так же необходимые в дороге мелочи, как то: котелок, огниво, ножи и веревка. Леш, на правах слуги отпущенный за провизией, приволок котомку с хлебом (не первой и даже не второй свежести, ну да ладно, сейчас не время привередничать), головкой сыра, крупой и вяленым мясом, отдав за это добро целый злотый. Вассина рачительность вопила против такой траты: за эти же деньги на рынке, почти не торгуясь, можно было купить провизии на месяц.

Мужчины же даже не обратили на этот неслыханный грабеж ни толики внимания. Взлетели в седла и небыстрой рысью направились в сторону городских ворот – тех, через которые и въехали в этот город.

А за пять кварталов от восточных ворот недовольство армикопольских жителей поднималось сдобной опарой, заботливо оставленной в тепле ожидания зрелища. Честные горожане, так и не дождавшись обещанного развлечения, хлынули рекой по протокам улиц, затекая в арки и подворотни. На пути этого весеннего разлива повстречались и конвоиры, спелёнатые честным булатом.

Вы когда-нибудь пробовали остановить снежную лавину? А табун лошадей, которые понесли? Ни горе-стражник, ни мишка не жаждали обзаводиться оным опытом, но судьба и на этот счет их мнения не спросила.

Народ – обозленный, расстроенный в лучших чувствах – не стал разбирать, жертвы перед ними чародейских чар или сами чернокнижники. Какой-то малый, посчитавший себя сильным, смелым, ловким и неотразимым (причиной столь высокой самооценки была любовно прижимаемая к груди бутыль первача), а самое главное – проницательным, взгромоздился на старую бочку, доживавшую свой век в роли цветочной кадки, и, ткнув пальцем в Топтыгина, заорал:

– Вот она, колдовка! Решила честных людей обмануть, медведем обернумшись! А мы не дураки, чтобы глотать черепки, знатути, на что мракобесье отродье способно!

После обличительной речи прокламатор не удержал равновесия и сверзся с постамента. При этом пропахал носом мерзлую землю в кадке и выкорчевал чахлый куст можжевельника. Несчастная растительность по мнению хозяина лавки, ее посадившего, должна была привлечь своим видом клиентов, хотя на практике отпугивала – уж слишком облезлая была.

Озвученную пьяную мысль одного дурака с энтузиазмом подхватили относительно умные трезвые головы. Мишка был обвинен в колдовстве, конвоиры – в пособничестве оному, и подхваченных людским потоком стражников с потапычем понесло к площади.

Хопкинс, прибывший на место казни и ожидавший увидеть уже привязанных и готовых к сожжению обвиненных, был озадачен. Оцепление вокруг кострища оказалось прорвано, стражники сжались в пугливую, аки трепетная лань, кучку, народ споро привязывал мишку и начальника конвоя к столбам.

На вопрос инквизитора: «Что здесь происходит?» – начальник оцепления, призванного оградить кострище от любопытной толпы, ответил не с первого раза: не привыкшему к заиканию человеку тяжело освоиться с новыми особенностями артикуляции.

Пока Миртор раздавал указания и оплеухи (вторые были более эффективны, чем первые, они всегда могли указать нужный вектор действия), пока вызывали отряд подкрепления, унимали толпу и выясняли причину случившегося… дрессированный потапыч разгрыз-таки веревку и утек. Как это ему удалось – осталось загадкой. В первую очередь для так и оставшегося стоять привязанным к столбу усатого начальника конвоя. Его, кстати, удалось отвязать не с первого раза – народ в гневе делает все от души и на совесть: хоть защищает родные стены от неприятеля, хоть вяжет узлы на «ведьмовцах». Мишка же припустил по темным проулкам к нижнему городу, а там и к городским окраинам, по одному ему понятным признакам найдя родной табор. В нем топтыгин был обласкан Земаром, накормлен медом и вычесан. Его недовольное ворчание было выслушано хозяином с должным вниманием и пониманием.

Копыта рассекали корку льда, заботливо укрывшую гладь дорожных луж. Четыре всадника скакали молча, подгоняемые свистом ветра, который решил все ж таки затянуть зимнюю сагу. Мелкая поземка кружила в воздухе, пряча в дымке закатное небо. Лихославский тракт, на который друзья вышли, дав крюк вокруг Армикопольских стен, вел дальше, к границе, отмерял лины за спиной, уводя прочь от столицы.