Бывших ведьмаков не бывает! - Галина Львовна Романова

— Вы зачем пришли? Посмеяться надо мной? — Как ни крепилась, в голосе зазвенели слезы.

— Нет. Я хотел… — Он наконец-то посмотрел на девушку и осекся. — Хотел сказать…

— Скажите мне правду, Петр, — попросила Владислава. — Пожалуйста! Кто вы?

Лясота посмотрел на свои руки. Вернее, на запястья и оставшиеся там следы.

— А не страшно?

— Страшно, — кивнула княжна. — Мне так страшно… Кто же вы?

— Об этом надо было спрашивать раньше, — усмехнулся он, — еще на пароходе. Может быть, тогда бы вы ни за что не захотели покинуть вашего отчима и матушку. Были бы сейчас дома…

Владислава прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ни мама, ни отец не знают, где она и что с нею. Правда, отец скоро узнает — из письма, которое она написала с просьбой о выкупе. И что с ним будет? А что будет с нею? Она совсем одна, и рядом только этот странный человек.

Он стоял перед нею, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди. Такой чужой — и почему-то родной. Такой далекий — и близкий. Она вспомнила красавца-коня, его теплые губы на своих ладонях. Вспомнила свой страх и одиночество, вспомнила весь их долгий путь. И сегодняшний разговор — несколько слов, брошенных атаманом разбойников.

— Скажите, — промолвила она, смущаясь и замирая от собственной смелости, — а вы правда… ну… каторжник?

Лясота задержал дыхание. Как же ему не хотелось ничего говорить! Он надеялся, что прошлое осталось там, за Каменным Поясом, похоронено навсегда в тайге, в грязи и смраде рудников, осталось в снегах и болотах. Деньги, которые он мог выручить за то, чтобы доставить княжну Загорскую отцу, должны были помочь ему начать новую жизнь где-нибудь за границей вместе с Поленькой. Но что теперь? Оружие и документы остались у проклятого колдуна. И если у этой девушки еще были шансы начать все сначала — неужели отец прогонит с порога единственную дочь? — то для ее спутника жизнь закончена.

— Вас это пугает? — усмехнулся он.

— Я не знаю, — призналась девушка. — Но я хотела бы знать правду.

Лясота посмотрел на девушку. Она стояла перед ним тоненькая, стройная, хрупкая, со следами слез на глазах. Вспомнилось, как она прижималась к теплому боку, когда он был конем; тогда между ними не существовало преград.

— Да, — сказал как отрезал он. — Да, барышня, это так. Я действительно сбежал с каторги, и вы доверили свою жизнь и честь государственному преступнику.

— Вы, — у Владиславы дрожал голос, — убили кого-то? Или… ограбили?

— Нет. Мы всего лишь хотели изменить этот мир.

— Это… — Владислава покачала головой, силясь осмыслить услышанное.

— Это было давно. Почти девять лет назад. Вы, наверное, не помните…

Он замолк, поддавшись воспоминаниям.

…Он давно замечал, что в среде его знакомых творится что-то неладное. Слышал обрывки разговоров, замечал, как обмениваются понимающими взглядами и знаками его приятели и сослуживцы. Умея видеть и слышать — тогда он еще обладал этим бесценным даром, — угадывал многое. Потом с ним заговорил давний приятель, Юро Крутицкий. Он рассказал, что создается тайное общество, призванное изменить жизнь сначала в империи, потом и во всем мире. И он, Лясота Травник — тогда у него еще было другое, родовое имя — мог бы помочь общему делу. То, что сам Лясота обучался и уже начал работать на Третье отделение, никого не останавливало. «Преданные делу свободы люди нужны везде!» — говорили ему. Ему дали время на раздумья, приносили почитать письма и листовки. И он дал согласие, поверив и всем сердцем приняв то, что его новые товарищи гордо именовали Общим Делом. Этот мир нуждался в переменах. И Лясота, чье детство и юность служили живым доказательством тому, с восторгом отдался политике.

Нового члена принимали в их кружок торжественно. Он помнил, как в одной рубашке, с обнаженной саблей вошел в комнату, где его ждали новые товарищи, многих из которых он видел первый раз. Была ночь. Царил мрак, но в комнате горели свечи как символ того, что рано или поздно из этих новых огоньков возгорится большой костер, который осветит весь мир. При его появлении все офицеры одновременно обнажили сабли, скрестили их с тихим скрежетом. Лясота вошел в круг, опустив свое оружие на скрещенные сабли. Слова клятвы, которую он дал в тот час, до сих пор сохранились в памяти.

«С мечом в руках достигну цели, намеченной нами. Пройду тысячи смертей, одолею тысячу препятствий. Все преодолею и посвящу последний вздох свой свободе и общему делу…»

Они все были молоды — мало кому было больше тридцати, горячи, уверены в себе и своей правоте. Они все были готовы отдать жизнь за Общее Дело. Их не пугало ничего — ни кровь, ни трудности. Некоторые так и говорили, что идут на смерть.

Лясота хотел также завербовать своего товарища по Третьему отделению Теодора Звездичевского, но тот как раз накануне отправился в княжество Загорское и пропал. За все три месяца от него не было получено ни одного известия.

А потом их кто-то выдал, и выступать было назначено раньше намеченного срока. Восстание, готовившееся несколько лет и все-таки не подготовленное как следует, закончилось неудачей. Кто-то погиб с оружием в руках, кто-то по малодушию, дрогнув, наложил на себя руки, кто-то бежал и пытался скрыться. Их арестовывали, выслеживали, ловили, как диких зверей. Его арестовали у Поленьки. Все это и то, что было дальше, вспоминать не хотелось…

— А это? — Владислава кивком головы указала на шрамы на его запястьях.

— Это, — он потер руки давно привычным жестом, — следы от цепей. Я почти шесть лет носил кандалы. Сначала в крепости, потом на этапе, потом — на рудниках.

— Каждый день?

— Каждый день. Не снимая.

Он усмехнулся, заметив страх в глазах княжны.

— Какой ужас, — прошептала Владислава.

— Я был осужден на десять лет каторги, — продолжал Лясота, не сводя глаз с девушки. — Первые пять лет провел в цепях. Потом пришел приказ расковать. Всех нас там, на руднике, было почти сорок человек. И вскоре после этого я совершил побег.

— Почему?

— Захотел! — отрезал он, злясь на себя за эту откровенность. Кто его тянул за язык? Разболтался… Нет уж, про Поленьку, о которой он не переставал думать все эти годы, княжна не должна узнать. — А вы что думали? Что я буду с гордостью нести свое наказание? Меня — нас! — лишили всего. Имени, чести, достоинства. Моя честь осталась там, на эшафоте, где меня лишили титула и звания. Я действительно был офицером, а теперь… Теперь я просто беглый каторжник.

— Этого не может быть, — прошептала Владислава, схватившись за голову и почти без сил повалившись на лавку.

— Может. Вы в тот год были еще девочкой, но спросите вашего отца. Он вам расскажет.

— Моего отца? — Девушка невольно улыбнулась. — Я не знаю, увижу ли его когда-нибудь.

— Увидите. Если бы вы мне поверили…