Охотники за скальпами. Тропа войны. Дочь черного доктора. - Майн Рид

Тому из пленных, кто умудрится пройти сквозь весь строй и добежать до подошвы горы, не будучи повален с ног дубинами, обещали сохранить жизнь.

— Правда ли это, Санчес? — спросил Галлер шепотом товарища, который, в качестве уже свободного человека, очутился случайно (а быть может, и не случайно) около Галлера.

— Нет, — ответил так же тихо Санчес, — это только хитрость, чтобы побудить вас бежать быстрее и доставить себе большую потеху. Убьют вас все равно… я слышал разговоры.

Милость была бы, во всяком случае, сомнительная, если бы пленных оставили в живых при таких условиях, потому что пройти сквозь этот ужасный строй было бы невозможно для самого здорового и крепкого человека.

— Санчес! — снова позвал его шепотом Галлер, которому вторично пришла в голову одна отчаянная мысль, прежде отброшенная. — Не могли бы вы уронить… нож… какое-нибудь оружие… что-нибудь в этом роде в ту минуту, когда меня развяжут?

— Это вам не ничем не поможет, Галлер… Бежать вам не удастся, если бы у вас было даже пятьдесят ножей.

— Маловероятно, конечно, я сам понимаю. Но попытаться все же хотелось бы. Ведь в худшем случае я рискую только жизнью, а умереть с оружием в руке все же достойнее мужчины.

— Вы правы, — пробормотал взволнованно Санчес. — Я попробую помочь вам добыть оружие. Но моя собственная жизнь…

Он внезапно умолк и через секунду продолжал, многозначительно подчеркивая тоном свои слова, делая вид при этом, что внимательно вглядывается в вершину синеющей вдали горы:

— Если вы оглянетесь назад через плечо, то увидите, быть может, томагавк… мне кажется, он слабо держится… кажется, его можно сорвать…

Галлер понял, что имел в виду Санчес, и оглянулся украдкой назад.

Всего в нескольких шагах от него стоял верховный вождь Дакома, весь поглощенный распоряжениями по поводу предстоящей церемонии. Галлер увидел томагавк за поясом индейца: действительно, он был засунут некрепко, и, быть может, рванув сильно и ловко, его можно было бы вырвать…

Галлер отличался не только смелостью характера и большой ловкостью, но и находчивостью и самообладанием в минуты опасности. В искусстве же бега и прыжков он почти не имел соперников. Итак, надежда была, а потерять он мог так мало. Было бы безумием не попытаться.

Первым должен был бежать Берней, — его уже развязали. Бедный рыжий ирландец бегал очень плохо, что-то будет с ним? Было видно, как страшно напрягался бедняга, но, пробежав всего шагов тридцать, он упал среди этой аллеи из живых людей, обливаясь кровью и потеряв сознание, — и его унесли среди криков ликующей толпы.

За Бернеем развязали и погнали одного из мексиканских охотников, которого Галлер не знал по имени, потом еще одного. Обоих несчастных постигла та же участь, что и Бернея. Наконец принялись развязывать Галлера.

Он встал, выпрямился, потянулся, чтобы размять затекшие члены, и призвал на помощь всю энергию души и тела, какую только могла пробудить безнадежность его положения.

Искоса оглянувшись еще раз, Галлер точнее определил про себя место, где стоял Дакома, потом отступил назад на несколько шагов, как бы для разбега, быстро, как молния, обернулся, ухватился рукой за топор, ловким и быстрым кошачьим прыжком вытащил его из-за пояса вождя и взмахнул им, чтобы попасть в Дакому, но второпях промахнулся. Занести его еще раз над головой Дакомы было некогда. Галлер повернулся и побежал.

Дакома был так поражен и неожиданностью, и изумлением при виде того, какое расстояние между собою и им успел вмиг сделать беглец, что не сразу бросился в погоню.

Галлер побежал не к открытому входу, а по направлению к толпе зрителей, состоявшей из стариков и детей.

Размахивая томагавком, он бросился на толпу, чтобы пробить себе дорогу в ее массе; но в этом и надобности не было, так как перепуганная и опешившая толпа сама отступала вправо и влево, очищая таким образом проход, по которому он и побежал.

Два-три человека попытались было схватить и остановить его, когда он пробегал, но без успеха — и в несколько секунд Галлер очутился среди гладкой равнины, а вся толпа с криком понеслась за ним. Он бежал к цели, давно намеченной заранее, — иначе у него не было бы надежды ускользнуть от погони, — к тому месту, где паслись кони.

Жизнь стояла на карте, и потому беглец не нуждался и в том внешнем поощрении, какое создавала погоня: все силы и энергия и без того были неослабно напряжены до последней степени. Около мили успел он уже пробежать без остановки и оглядки и был уже на таком расстоянии, что лошадь, быть может, могла бы уже услышать его зов. Тогда он решился быстро оглянуться — и с ужасом увидел, что хотя пешая толпа сильно отстала, но в погоню устремилось уже несколько человек на лошадях.

— Моро!.. Моро!.. — в отчаянии крикнул он, продолжая бежать.

Лошади как будто зашевелились, подняли головы, от них отделилась одна… Это он, его Моро! Это его широкая коричневая грудь, его красные нервные ноздри. Среди тысячи он узнает его с первого взгляда!.. Он мчится галопом по направлению к Галлеру, но за ним бросился весь встревоженный табун…

Успеет ли он вскочить на Моро или его растопчут раньше копыта скачущих на него в переполохе коней?

Но Моро подбежал первым, — задыхающийся Галлер вскочил ему на спину и понесся без узды, без седла, направляя своего любимца и спасителя только голосом, только движением рук и колен, мимо всего табуна, к западному краю долины.

Он услышал за собой крики двадцати или более догонявших его индейцев на конях, но это его больше не тревожило, с тех пор как он снова вверил свою жизнь Моро. Когда после напряженной езды он проехал наконец долину и вскарабкался по крутому отвесу Сиерры, он увидел, быстро оглянувшись, что