Хранитель равновесия. Темные игры - Дана Арнаутова

Развернув листок, он принялся читать, медленно и четко проговаривая слова.

«То, что вы описываете, друг мой, согласно перечню темномагических заклятий называется Новолунной Смертью и придумано в незапамятные времена едва ли не в легендарной стране Хамтур, а сейчас, как я надеялся, совершенно забыто. Увы, зло уходит из нашего мира неохотно, и, похоже, какому-то безбожному злодею удалось овладеть древним колдовством.

Эти чары наносятся на предмет в форме серпа молодого месяца или несущий его изображение. Действие же их коварно весьма, поскольку подвергнувшийся ему погибает вроде бы естественной смертью, но непременно от того, чего в глубине души он боится. Змеелов умрет от укуса кобры или зеринге, охотник – от клыков и когтей зверя, а воин падет под ударом оружия.

Однако все эти опасности мнимые, и если бы удалось найти человека совершенно, до глубины души не страшащегося ничего на свете, то и Новолунная Смерть не оказала бы на него губительного влияния. При всем том, по моему скромному мнению, человека такого найти невозможно, исключая разве что умалишенных, поскольку разумному существу или даже зверю свойственно бояться естественных для него опасностей.

Талисманом же от Новолунной Смерти служит любой медный предмет, который, попав в смертельное облако, мгновенно прекращает действие колдовства до следующего месяца.

Остаюсь преданным вам другом и жду известий о случившемся в долине Нисталь, да хранит Свет ее жителей и вас, друг мой Раэн. Писано Кадиром ир-Шамси, служителем Света в городе Аккаме, семнадцатого числа месяца тарфаль три тысячи девятьсот шестого года от разделения мира».

– Вот так, – закончив читать и свернув письмо, заключил Раэн. – Шестеро юношей оказались у родника в тот момент, когда свет молодого месяца упал на зачарованную вещицу. Чего было бояться молодым отважным парням в нескольких часах езды от Нисталя? Но умалишенных среди них тоже не было, а самое опасное в степи – повстречаться с двуногими шакалами, нападающими на путников. Никто не назовет этих парней трусами, просто Новолунная Смерть всегда найдет уязвимое место в душе любого человека. Все они ехали на торг принарядившись: пояса, украшения, пряжки, рукоять оружия и сбруя лошадей.… Те, кто заслужил право на серебряный пояс, изо всех сил стараются носить как можно меньше меди, верно? Это мужчины и старики могут с усмешкой вспоминать свое детство, а молодым парням так хочется поскорее стать взрослыми, так хочется забыть, что еще вчера они были мальчишками в медных поясках…

Голос Раэна звучал горько. Он глянул на серебристый серпик в чернильной мгле окна, потом снова посмотрел на старейшин. Ир-Саттах опирался на плечо крепкого мужика в богатом серебряном поясе, наверное, сына, ир-Керим, не такой краснолицый, как обычно, мрачно разглядывал то Раэна, то Фариса за его спиной, ир-Кицхан поджал и без того тонкие сухие губы… Интересно, а где старейшина рода ир-Джейхан? Каково ему сейчас? Раэн опять заговорил:

– Это совершенная случайность на первый взгляд, что среди них все-таки нашелся один, защищенный от колдовства. Фарис ир-Джейхан по обычаю поменялся поясами с умирающим братом и с тех пор носил медь. Так просто!

Наклонившись, он поднял с пола крупную медную монету и показал ее нистальцам, повторив:

– Так просто… Нужно было всего лишь отложить вынесение приговора, послав за мной, и я определил бы, что юноши погибли от колдовства, как сделал это днем позже. А потом я послал бы весточку в Аккам, и через пару недель пришел бы ответ, как это и случилось. Но никому не показалось странным, что самый отчаянный парень долины, в пятнадцать лет повстречавший первого врага и с честью выдержавший бой, позорно бежал, бросив друзей! Да разве трудно ему было придумать историю правдоподобней, чем рассказывать о тающих стрелах? Сказал бы, что поссорился с кем-то, оставил приятелей на ярмарке и ускакал домой.… Не его вина, что они, возвращаясь, попали в засаду. И ведь в это поверили бы все! Разве нет? А он не сказал ни словечка лжи, торопясь к своим родичам и друзьям, к своему народу, которому доверял…

Теперь Раэн в упор смотрел на хозяев Нисталя тяжелым ледяным взглядом, с холодным удовлетворением отмечая, как они, несмотря на возраст, провинившимися учениками опускают глаза.

– Да кто и когда слышал о степных грабителях, которые перебили бы путников и бросили, не обобрав?! А ведь с этих юношей было что снять. Но даже ожерелье, которое Малик вез для невесты, осталось при нем. И пятерка отличных коней, что степняки похватали бы в первую очередь. Или я ошибаюсь? А если никто не подумал об этом, то почему, во имя Света, все сразу поверили, что Фарис ир-Джейхан, никогда не трусивший в бою, за одно утро превратился в мерзавца и глупца, не способного соврать по-умному?

Изваянием замерший у окна Фарис не осмеливался поднять взгляд, словно это он был повинен в тяжком позоре, который целитель изливал на Нисталь четкими, негромкими, увесистыми словами, падавшими, подобно ледяным градинам на спелую ниву.

– Теперь, когда вы знаете, как это случилось, я должен сказать, кто это сделал. Но я не знаю. Пока не знаю. Зато я совершенно точно знаю, зачем это было сделано.

Раэн помолчал, дождавшись, пока кое-кто из замерших от стыда поднял глаза, и продолжил:

– Я сказал, что спасение Фариса у родника на первый взгляд кажется случайностью. Но это лишь на первый взгляд. Потому что тот, кто сделал Малику смертельный подарок, должен был знать о его действии. И должен был предвидеть, что хотя бы один, носящий медный пояс, останется в живых. К тому же и еще на ком-то могла оказаться медная вещица. Значит, ему нужна была смерть, но не всех, кто там был. Когда кто-то гибнет, а кто-то выживает, на спасшегося так легко свалить вину! И все сложилось очень удачно, как и было задумано. Пять погибших юношей и один уцелевший, которого даже слушать не стали. Гнев, боль, желание возмездия.… И Фариса ир-Джейхана приговорили к казни у столба. Мучительной и позорной казни. Не случись мне оказаться рядом, он мог замерзнуть в снежную бурю или стать ашара не только по названию. Но это уже неважно. Главное, что его смерть у столба, или, в отчаянии, от собственной руки, или от побоев хозяина – любая смерть завершила бы начатое у Девичьего Родника.

Переведя дыхание, он снова заговорил в невероятной пугающей тишине, где был слышен только треск свечей да чье-то тяжелое дыхание:

– Я знаю, в это нелегко поверить, но борьба Света с Тьмой не закончилась во времена легенд и преданий. Мне приходилось видеть людей, одержимых демонами, и самих демонов. Зло непрестанно ищет пути в человеческий мир, но может проникнуть лишь туда, где для него есть лазейка. Алчность, похоть, властолюбие, месть – годится любая страсть, ради которой человек готов сделать уступку Тьме. А уж если он сам, своей волей отдается в ее власть, то это даже не лазейка, а распахнутые ворота! Вспомните клятву, что дают судьи перед вынесением приговора! «И если я, по злобе или зависти, из ненависти или неприязни, ради корысти или гордости погрешу против истины и вынесу неправедный приговор, да буду проклят во веки веков». Я не знаю, какую клятву давали вы, уважаемые старейшины, когда приговаривали Фариса ир-Джейхана. Была ли она произнесена вслух или осталась только в вашем сердце? Но можете ли вы, люди Нисталя, назвать свой приговор праведным? Каждый из вас – глава своего рода и отвечает за него перед богами. Вынося в гневе несправедливый приговор, вы прокляли бы себя вместе с Нисталем, а смерть Фариса это проклятие подтвердила бы окончательно…