Парадиз-сити - Лоренцо Каркатерра

— Тебе уже приходилось с ним сталкиваться? — спросила Дженнифер.

— Пару раз мы оказывались очень близко друг к другу, — ответил Ло Манто. — Один раз в Неаполе и один раз здесь, во время совместной итало–американской полицейской операции. Мне говорили, что каморра несколько раз пыталась заказать меня этому стрелку, но он каждый раз отказывался.

— Тебе удалось выяснить почему?

— Из–за денег, — пожал плечами Ло Манто. — Это единственная причина, по которой люди вроде него занимаются своим ремеслом. Он получает удовольствие от процесса подготовки к убийству, ему нравится выслеживать жертву, а потом красиво уничтожать ее. Но нажимать на спусковой крючок их все же заставляет только одно — деньги.

— Из этого следует, что каморра либо повысила гонорар, либо стрелок умерил свои аппетиты, — сделала заключение Дженнифер. — Иными словами, у тебя на спине нарисовали мишень.

— Не волнуйся, — сказал Ло Манто, — ему заплатили только за меня. За дополнительную работу он денег не получит.

— Я и не волнуюсь, — ответила Дженнифер, чувствуя, как в ней нарастают злость и раздражение, — иначе сейчас я бы разговаривала с тобой в более безопасном месте.

— Он предупредил меня, — проговорил Ло Манто. — В следующий раз это будет не просто солнечный отблеск в стекле оптического прицела. Он нанесет удар.

— Судя по всему, у тебя есть какой–то план?

Ло Манто повернул голову и посмотрел на лицо женщины в ореоле солнечного света, который еще больше подчеркивал ее природную красоту. На какое–то короткое мгновенье ему захотелось, чтобы она не была копом и они сидели бы не в полицейской машине, обсуждая, как обезопасить себя от наемного убийцы. Насколько было бы лучше, если бы они могли провести время без всей этой гангстерской возни, спокойно разговаривая на самые разные темы, чтобы лучше узнать друг друга. И Дженнифер, и Ло Манто в равной степени испили горькую чашу так называемых служебных романов. Любовные отношения между мужчиной и женщиной полицейскими всегда были пропитаны какой–то горечью, проистекающей из присущего этой профессии одиночества, долгих часов, проведенных наедине друг с другом, и выбросам адреналина в те минуты, когда начиналась настоящая работа. По большей части эти связи представляли собой короткие интрижки, продолжавшиеся от нескольких дней до — максимум — полугода. Зная это, Ло Манто старался не поддаваться искушению и держаться от коллег про–тивоположного пола на безопасном расстоянии. Ведь все равно пламя страсти в конечном итоге обернется либо ожогами, либо, в лучшем случае, копотью.

— Итак, — нарушила затянувшееся молчание Дженнифер, — что делать со стрелком?

— Уворачиваться, — ответил Ло Манто. — Таким способом, если повезет, я заставлю его выбиться из графика.

— Хватит шутить! — вскинулась Дженнифер. — Я тебя серьезно спрашиваю!

— Ладно, не сердись, — примирительно проговорил Ло Манто. — Если увернуться от снайпера не представляется возможным, остается лишь одно.

— Что именно?

— Убить его первым.

Несколько секунд Ло Манто смотрел в глаза Дженнифер, а потом отвернулся и стал глядеть на пассажиров, спешащих куда–то по улицам Восточного Бронкса.

* * *

Джоуи Макгроу по кличке Тягач сидел на пустом деревянном ящике в темноте и прохладе и вслушивался в слова, которые эхом отдавались от поперечных досок настила длинного пустынного пирса. В левой руке он держал большой флоридский апельсин, в другой — острый нож. Разрезав оранжевый шар на четыре равные части, он впился зубами в сочную мякоть. Голос зазвучал громче:

— Тебе предоставляется возможность легко срубить миллион, а то и больше, — произнес голос. — И за что? Просто приехать, взять товар, а потом сбро–сить его. Если бы это было чуть легче, я забрал бы из школы своего сына и поручил бы это ему.

— Так чего ж ты не сделаешь этого? — равнодушно осведомился Макгроу, поднимая глаза на говорившего. — Я ведь не могу тебе в этом помешать.

Мужчина был высоким, под метр девяносто, и весил не меньше полутора центнеров. Некоторую часть этого веса составлял жирок, и с тех пор, как восемь лет назад они с Макгроу провернули первую совместную сделку, мужчина отрастил небольшое пузцо, но в основном его тело состояло из сплошных мускулов. Широченные плечи, руки, толстые, как корабельные канаты, шершавые мозоли на костяшках пальцев — все это внушало невольное уважение и намекало на род занятий этого человека. Макгроу так часто видел, как эти страшные клешни рвут и давят человеческую плоть, что не имел ни малейшего желания даже примерно подсчитывать, скольким людям они помогли отправиться на тот свет.

— Потому что парень только в четвертом классе и не умеет водить машину, умник ты эдакий, — ответил Рено по кличке Головоногий. — Иначе зачем мне было бы разговаривать с тобой! Парень хотя бы умеет выполнять то, что ему велят.

Грубый и хриплый голос Рено, казалось, царапал барабанные перепонки. О юных годах Головоногого было. известно мало, помимо того, что он приехал в Нью—Йорк еще подростком и проделал долгий путь по запутанным коридорам иерархического лабиринта каморры, неизменно доказывая свою незаменимость во всем, что ему поручали. У него был врожденный дар проворачивать самые сложные сделки с наркотиками, и, не успев перешагнуть двадцатилетний рубеж, он превратился в наиболее доверенного наркодилера каморры. За несколько десятилетий, минувших со времени его прибытия в Нью—Йорк из Неаполя, Головоногий сумел создать разветвленную сеть в портах обоих городов, встав во главе цепочки наркоторговли, ежегодно приносившей, по самым скромным подсчетам, не менее ста пятидесяти миллионов долларов. Он выстроил эту структуру в несколько ярусов, сделав для блюстителей закона практически невыполнимой задачу определить, кто поставляет наркотики и кто получает за них деньги.

Единственной вредной привычкой самого Рено было курение, а жил он в пятикомнатной квартире в двадцати минутах езды от города. В Неаполе у него также была квартира — двухкомнатная, которую он унаследовал от матери. В налоговой декларации Рено указывал ежегодный доход в размере семидесяти пяти тысяч долларов плюс двадцать пять тысяч в виде прибыли от небольшой подрядной компании на Манхэттене. Он никогда не привлекался к уголовной или какой–либо иной ответственности, не был замечен в местах, где традиционно ошивались члены каморры, и поэтому не попадал в облавы. Каждые полтора месяца Рено менял номер сотового телефона, а дома имел телефон, номер которого не значился ни в каких справочниках, и с которого ни он сам, ни его жена, ни двое их детей никогда не делали исходящих звонков. Он был идеальным представителем каморры — добропорядочным и законопослушным снаружи, коварным и беспощадным внутри.

Рено шагнул к Макгроу, наклонился и уставился на него своими мертвыми глазами.

— Сделка назначена на вторник, — медленно заговорил он. — Все должно пройти, как запланировано, — без сучка и задоринки. Если что–то пойдет не так, ты должен будешь все исправить. Я на тебя полагаюсь. Понял?