Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Генерал, сам никому душу не изливавший, обнаружил родственную душу в этой хрупкой девочке, которую нянчил еще ребенком. Других родных душ в мире у Деникина не было, а Ася оказалась единственным существом, связывавшим его с покойной матерью. В то мрачное время генералу крайне необходим был человек, который смог бы отвлечь его от творящегося вокруг кровавого кошмара и поселить в его выхолощенную железом и смертями душу теплоту и жизнь. Поэтому так трепетно и нежно уговаривал он вынянченного им же ребенка стать его женой.

«Вы большая фантазерка. Я иногда думаю: а что, если те славные, ласковые, нежные строчки, которые я читаю, относятся к созданному Вашим воображением идеализированному лицу, а не ко мне, которого Вы не видели шесть лет и на внутренний и внешний облик которого время наложило свою печать. Разочарование? Для Вас оно будет неприятным эпизодом. Для меня — крушением».

Порой он сам не понимал, правильно ли поступает, обрекая Асю на жизнь с человеком, удел которого — нескончаемая война. Нужно ли это самой юной девушке идти за ним по жизни через походы и кровь, невзгоды и лишения, жизнь с неопределенным будущим.

«Никогда еще жизнь не была так заполнена. Кроме дела, у меня появилась личная жизнь. Иногда я задумываюсь над не разрешенным еще вопросом наших отношений (собственно, один остался) и гложет меня сомнение. Все о том же. Мне ли Ваша ласка или тому неведомому, которого создало Ваше воображение?»

«Если в нашей жизни счастье в очень большой степени будет зависеть от меня, то оно почти обеспечено. Ни перевоспитывать, ни переделывать Вас, моя голубка, я не собираюсь. Сумею ли подойти — не знаю, но кажется мне, что сумею, потому что, потому что я люблю Вас. И в думах одиноких, острых и радостных я вижу Асю женой и другом. Сомнения уходят и будущее светлеет».

«Вся моя жизнь полна Вами. Получила новый смысл и богатое содержание. Успех для нас. Честолюбие (без него полководчество немыслимо) — не бесцельно. Радости и горе — общие. Я верю в будущее. Я живу им. Совершенно сознательно».

На самом деле генерал еще не знал, как ему повезло с будущей женой. По характеру своему не будучи волокитой и любимцем женского пола, он обрел в Асе Чиж верную и преданную супругу, готовую идти с ним куда угодно. В том числе и в Ледяной поход.

Осенью 1917 года она бросила все и из Киева поехала за женихом на Дон, в неизвестность, где ее никто не ждал, не было ни одного знакомого. Поехала раньше, чем сам Деникин освободился из быховского заключения. Для нежной курсистки — поступок, достойный жены декабриста.

Генерал знал об этом и написал атаману Каледину и генералу Алексееву, попросив не оставить невесту без попечения. Асю встретили, и атаман поселил ее в Новочеркасске в доме своих друзей.

Матримониальный вопрос был решен, для набожных жениха и невесты оставалось лишь дождаться окончания Рождественского поста. Как раз «после первой звезды» Деникин и повел годящуюся ему в дочери невесту под венец (в источниках идет постоянная путаница в связи с тем, что Белая Россия жила по юлианскому календарю, а красная — по григорианскому. Так что дата бракосочетания семьи Деникиных указывается разная — 25 декабря 1917 года и 7 января 1918 года. — Прим. автора).

Однако понимали, сколь неоднозначная обстановка была в городе. Дабы не плодить слухи и не приковывать излишнего внимания к событию (это не нынешний шоу-бизнес), венчаться решили не в войсковом соборе, а в небольшой Александро-Невской церквушечке, подальше от любопытных глаз. Священник это тоже понимал и не стал зажигать паникадила.

Семейное торжество обставили максимально скромно. Худенькая и маленькая невеста (рост ее лишь немного уступал жениховскому — 1,58 м) приехала на Дон лишь в одном поношенном дорожном костюме. Взятая в наперсницы супруга атамана Каледина предложила ей свой гардероб, но рослая казачка была явно круче в плечах и бедрах. Юбку-парус пришлось сильно укорачивать, под меховой муфтой прятать длинные рукава блузы.

Кроме священника присутствовали только четверо свидетелей: верный генерал Марков, полковник Тимановский и адъютанты Деникина и Маркова. От предложения Каледина отметить бракосочетание приемом в Атаманском дворце генерал скромно отказался. Не время для фанфар Гименея.

Как вспоминала дочь генерала Марина Деникина-Грей, в 1939 году она стала свидетельницей разговора между родителями: «Когда мы жили в Париже в трех очень маленьких и сумрачных комнатах, выходивших окнами во двор, моя больная мать упомянула об этом: «Иваныч! Когда-то ты обещал, что мы проведем наш медовый месяц под лазурным небом Рима и Венеции, но мы восемь дней продрожали от холода в станице Славянской, погребенные под снегом…»

Впрочем, было не до медового месяца — Деникин, как начдив, постоянно выезжал на Таганрогский фронт, дела которого шли все хуже и хуже.

Отряды Сиверса разрастались за счет включения в их составы 45-го Азовского пехотного полка (з тысячи штыков), красногвардейских отрядов Донбасса (4 тысячи штыков) при 40 орудиях и нескольких десятках пулеметов. Семикратное преимущество в живой силе и технике одно время компенсировалось боевым духом и лучшей подготовкой юнкеров и офицеров полковника Кутепова. Однако к середине января даже те отдельные казачьи части, которые еще сохраняли лояльность атаману окончательно разложились и фактически открыли фронт у Матвеева Кургана.

С севера со стороны Миллерово напирали красные части Голубова, Петрова и Саблина, сдерживать которые могли лишь разрозненные отряды партизан.

С юга достаточно вяло проявляла себя под Батайском 39-я пехотная дивизия, которая оставила на Кавказском фронте и по дороге с него не только часть своего имущества (несколько пушек украли в Лежанке белогвардейцы), но и собственного начдива генерал-майора князя Захария Мдивани, который предпочел делать карьеру в «свободной Грузии».

Неспокойно было и в Ростове с Новочеркасском. По ростовскому рабочему району Темерник белым было опасно ходить даже днем. Офицеров приглашали на рабочие митинги, а затем их трупы находили в Дону. Генералы предпочитали шинелям статские пальто. Юнкера вообще по одному по городу не перемещались.

Африкан Богаевский писал о том, что на станичном сборе Аксайской было решено сформировать две пешие и одну конную сотни, чтобы идти против большевиков. Сформировали, потом призадумались, куда лучше идти — защищать Ростов с запада или Новочеркасск с севера. Приняли соломоново решение — защищать собственную станицу в восьми верстах с севера.

Простояли два дня, надоело «воевать», отправили делегатов к большевикам с целью выяснить, что тем надо на Дону. Им ответили, что-де к казакам претензий нет, идут «освобождать землю от дворян и помещиков». Поскольку ни тех, ни других в казачьей станице не было, разошлись по домам. И так везде.

«Степные рыцари» были уверены, что, поскольку Съезд фронтового казачества принял решение свергнуть атамана и признать Совнарком, у большевиков до них дела нет, и никто на их землю не позарится. Для чего тогда седлать коней «за Каледина»?

Кутепов еще держался под Матвеевым Курганом, стойко отбивая безалаберные атаки красных, которые после каждого неудачного наступления собирали митинг, материли командиров и, грузясь в вагоны, уезжали обратно. Им на смену приходили другие, которые после очередного провала поступали так же. 11 января красные отрезали под Матвеевым Курганом подрывную команду 1-й батареи поручика Ермолаева (18 человек). Добровольцы, зная, что их ждет в плену, собрали весь запас взрывчатки и устроили коллективное самоубийство, чуть не разворотив всю станцию.