Бруклинские ведьмы - Мэдди Доусон

вернусь во Флориду и, кстати, что это я ничего не рассказываю о Бруклине, ведь «мы же не жители Нью-Йорка». Автор этого последнего вопроса — Натали, которая сообщает, что печатает одной рукой, потому что на другой у нее младенец, и ей очень хотелось бы, чтобы я услышала, как этот младенец булькает, когда сестра произносит мое имя. Джереми снова и снова шлет один и тот же текст: «ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ».

Золотая дымка достигает апогея, когда я выхожу на улицу и вижу, как к соседнему дому подкатывает автомобиль, из которого выходит пожилой мужчина. Он направляется к крыльцу, где его ждет Лола. Он обнимает ее одной рукой, но Лола отстраняет его движением бедра, они вместе идут вниз по ступеням, и она ныряет в автомобиль, даже не поглядев в мою сторону.

Вечером Ноа куда-тo уходит в одиночестве, я беру еду навынос и ужинаю у себя в комнате, болтая по телефону с Джереми. Я рассказываю ему, что Бруклин большой, грязный и запутанный. Он говорит, что продолжает пробежки по пляжу, что во Флориде до сих пор так тепло, что он чуть было не соблазнился искупаться, а еще о том, что он ужинал с Натали и Брайаном.

— И, представляешь, это я в конце концов уложил Амелию, — говорит он. — Она никак не засыпала, а потом опустила головку мне на плечо, и я стал ходить кругами вокруг стола, пока она не уснула.

— Милота какая, — отзываюсь я.

Мне хочется рассказать о золотой дымке, но я не нахожу слов. Может, дымка — это волшебство, а Джереми в волшебство не верит.

Впрочем, дымка исчезает, когда в понедельник утром мы с Ноа отправляемся в офис Чарльза Санфорда, весьма симпатичного мужчины с зализанными назад волосами, кажется даже, будто он их чем-то намазал. Сидя у себя за столом, он изучает взглядом нас, сидящих напротив, копается в документах, опустив очки, а потом типичным для всех юристов тоном произносит кучу слов, подтверждающих, что Бликс Холлидей действительно завещала дом мне.

Именно мне. Мне одной.

— Однако существует особое условие, — глядя на меня, говорит мистер Санфорд тихим, строгим голосом. — Оно заключается в том, что вы, Марни, должны прожить в доме три месяца, прежде чем он на законных основаниях будет признан вашим.

Следовательно, вы не можете до истечения этого периода выставлять его на продажу. Бликс не хотела, чтобы вы просто продали дом и уехали.

Ноа громко вздыхает.

— Значит, он не станет моим, пока я в нем не поселюсь? — уточняю я.

— На три месяца, — подтверждает мистер Санфорд.

Три месяца. Три месяца!

— Условие необычное, — продолжает юрист, — но и Бликс не была обычным человеком, не правда ли? — Он пожимает плечами. — Что я могу сказать? Так она написала в завещании. Конечно, нет необходимости заселяться сию же минуту. Вы можете съездить домой, привести дела в порядок и вернуться…

— Но когда бы я ни вернулась, я должна буду прожить в доме три месяца.

— Да, совершенно верно. Возможно, вам нужно время на раздумья.

Я принимаюсь сосредоточенно разглядывать маленькие золотые гвоздики в обивке моего кресла, снова и снова провожу по ним пальцами, ощупывая углубления, в которых они сидят. Свет в комнате отливает в пурпур. Ковер под моими туфлями очень мягкий. В левом углу потолка, у окна, крошечная паутинка. В мозгу бьется мысль о том, что через три месяца год уже окончится.

Три месяца, три месяца.

Вся моя семья ужасно расстроится! И я стану скучать по Джереми. Не то чтобы я мечтала о трехмесячной паузе в наших отношениях. Ах да, и еще Амелия. Я только-только вернулась во Флориду, обосновалась там, начала чувствовать связь с близкими и защищенность. Проклятие, я была там счастлива… а после длинной черной полосы несчастий — это бесценный дар.

Бликс, что ты со мной сделала? Мне понадобится пальто или куртка. И несколько свитеров. И на что я буду здесь жить?

И, господи ты боже мой, есть же еще и Ноа.

Я смотрю на него. Он держит перед собой листок бумаги, на котором, как мне известно, список вопросов, которые велела задать его мамаша.

Когда он начинает, его голос звучит тяжело и серьезно. Не может ли быть где-то более позднего завещания? Откуда нам известно, что Блике была в здравом уме? Возможно ли опротестовать завещание? И так далее, и тому подобное.

Когда он напрямую спрашивает Санфорда, не повлияла ли я как-то на условия завещания при жизни Бликс, а потом — как именно меня о нем проинформировали, я ощетиниваюсь и даже пищу что-то в знак протеста. Но Чарльз Санфорд терпеливо объясняет, что я никак не воздействовала на Бликс, хотя я вижу, что он сыт по горло Ноа с его семейкой, к тому же в ушах начинает гудеть, и значит, я не могу как следует следить за разговором. Я тру маленькие золотые гвоздики обивки и думаю, что же скажет Джереми, когда услышит такие новости.

Я вообще хочу в этом участвовать?

Да. Да, дорогая. Хочешь.

Похоже, пока я была поглощена своими тревогами, Чарльз Санфорд каким-то образом нашел слова, вынудившие Ноа заткнуться к чертовой матери, а потом мы все говорим еще разные слова, и, вероятно, я со всем соглашаюсь, потому что подписываю документы, а на улице становится все темнее, как будто солнце взяло и исчезло, и я не думаю, что это как-то связано с тем, что я подписала бумаги, но такие вещи никогда нельзя знать точно.

— Приближается гроза, — говорит Лару. — Кто-нибудь желает кофе? Или просто воды?

— Нет, — отвечаем мы все, — ничего не нужно.

— Подождите. Еще один вопрос. А если она не будет жить тут три месяца, что тогда? — Голос Ноа звучит искаженно и странно, будто доносится со дна колодца. — Что тогда произойдет с домом?

Чарльз Санфорд прокашливается и снова принимается проглядывать бумаги.

— Завещательница была практически уверена, что Марни примет особое условие. Вы же знаете, какой была ваша двоюродная бабушка. Вряд ли хоть что-то вызывало у нее сомнения. И все же в отдельном документе, присланном перед самой ее смертью, она оговорила, что, если Марни не согласится, дом отойдет нескольким благотворительным организациям, они там названы.

— На благотворительность, — обреченно бормочет Ноа. И бросает на меня потрясенный взгляд.

Я пожимаю плечами.

— Да, мистер Спиннакер, я понимаю. — Санфорд снова откашливается. — Вам она оставила немного денег. Уверен, это не то, на что вы надеялись, но все же… ваша двоюродная бабушка как-то упоминала, что вы наследуете довольно большое семейное состояние, и,