Спецназ не сдается - Михаил Нестеров

Вот и Яков шел к своей мечте то одним, то другим галсом, ведя свое судно в лавировку. И как настоящий моряк не мог не знать, что это не ветер меняет направление, а сам корабль подстраивается под него, чтобы продвигаться все дальше и дальше. Сам того не осознавая, он вынужденно сделал контр-галс, поднявшись прямо против ветра, а это не приближает судно к цели.

Грудастая чайка пронеслась мимо окна. С ее напружиненных, как лук, крыльев сорвались водяные капли и оросили лицо моряка; они попались в сети морщин под глазами, но скоро выбились из них, скатились к губам, изогнутым в горькой усмешке, и развеяли иллюзию: «пресное море» так и осталось «пресным», а соленые капли были слезами Якова Моравеца...

Кончилась иллюзия. Яков, стоя у окна и щурясь от ослепительного солнца, мысленно, как по стапелям, вернулся обратно на ту верфь, где — когда по его желанию, а когда против него — закладывался его новый облик. Вернулся туда, где впервые сказал себе: «Так больше жить нельзя». Вернулся к своим мыслям, не дававшим ему покоя во время разговора с Виталием и Аланом у него дома. А все мысли сводились к одной скорбной истине: "Нищий на «Мерседесе».

Яков даже не представлял, как ему будет тяжело. Принять решение — это одно дело, реализовать — совсем другое. Стоя на месте рулевого, он уходил к чужим берегам. Безвозвратно. Разгулявшийся зюйд-вест, своим воем и напором походивший на байкальскую сарму, срывал с волн пенистые гребешки и швырял их в лицо. Море волновалось. За него, капитана Якова Моравеца. А он продолжал вспарывать его винтом катера, оставляя незаживающий след и в своей душе...

* * *

...Он оглянулся, когда «Зодиак» обошел тонущий паром с кормы, тщетно пытаясь разглядеть лодку с товарищами. Руки поневоле изменили курс его «Зодиака», и лодка с подошвы накатившей волны вылетела, взвизгнув резко набравшим обороты мотором, на гребень. Прошлепала днищем по ребристой ложбине следующего водяного вала, чтобы снова взлететь на пенистую вершину.

— Капитан, ты угробишь нас! — услышал он выкрик. Саши Маленького, державшегося за леер.

Яков выровнял судно, взяв прежний курс. Он и Саша Маленький были в доле, а «обездоленные» навсегда останутся в памяти.

Тоска резанула по самому сердцу. Он бросал своих товарищей и понимал это. Он бросал жену, безуспешно успокаивая себя тем, что разлука с любимым человеком временная, что вскоре он даст ей то, о чем она даже не мечтала. «Она сильная, она справится», — твердил он себе, пронизывая ночь своими серовато-бирюзовыми глазами. Они потемнели от мысли, какой удар ее ждет впереди.

«Она сильная...»

Он вел лодку курсом на иранский порт Ноушхар. Однако в сам порт, где дислоцировался батальон охраны побережья ВМС Корпуса стражей исламской революции, заходить не собирался. Он хорошо знал этот водный район. Несмотря на внушительную охрану, там были бреши. А на самом побережье немало мест, где можно укрыться и даже получить помощь. Это на первых порах, а потом настанет иное время.

Пока он не видел себя, входящего в банк, чтобы снять со счета немного наличных, не видел в руках паспорта со своей фотографией, но незнакомой фамилий. Какой? Пока он этого не знал. Скорее всего — Войцехович. Роман Войцехович, как звали его прадеда. И разве он мог знать, что остров его мечты и надежды окажется для него знакомым? Он видел его много раз. Он находился недалеко от иранского побережья и носил красивое название Черепаший. Вот уж где мысли о деньгах не приходят. Там совсем другие ценности. Там ветер напевает песни о воле, независимости. Идеальное место для грусти, созерцания. Там каждая мелочь в цене, будь то показавшийся из-под подошвы волны донный камень, песчаный плес, гомон чаек в зоне заплеска, обнажившаяся после дождя далекая береговая линия...

Надежда. Остров. Плеск волн. Свежий ветер. Яркое солнце. Сочный пейзаж на горизонте. «Уже видна громада парусов. Ты в предвкушенье столкновенья корпусов». Чужое имя.

«Сбылась мечта идиота...»

* * *

Со своими соседями Яков познакомился лишь месяц назад. Ничего, нормальные, приятные люди. Общались в течение часа. Он дорого бы заплатил за другое общение — с женой.

Как она там?

Яков, стоя у окна, прошептал ее имя:

— Лена...

«КАПИТАН ЯКОВ МОРАВЕЦ» — не переставала думать о названии рыбацкой шхуны Лена. Когда впервые прочла его на борту судна, словно получила пощечину; позже, выплеснув свой гнев, поняла, что пощечина была иного качества, нежели того, что она прочувствовала. Казалась себе дурой набитой, но, ступая на борт судна, чьим капитаном был друг покойного мужа, словно изменила еще живому. Словно это Сергей расставил сети, а она попалась в них. Ничего не произошло, да и не могло произойти между ними, но... изменила. Как пить дать изменила Якову. Не по своей воле и не по-настоящему... Но как же не по-настоящему, когда под руку гуляла с Сергеем по набережной; они говорили об одном, а думали о другом. Во всяком случае, она. Почему только она? Оба думали об одном. Потом целовались... как взрослые школьники.

Игра в детство. В то, чего у них никогда не было.

А дальше как будто с отчаяния подумала о том, что не пресловутые простыни уже остыли, а море изгладилось.

Все бы так, но одна мысль подтачивала, она укладывалась то ли в название книги, то ли фильма:

«В постели с врагом».

Она молода, красива, мужчины оборачиваются на нее. И что, Сергей приворожил ее, он один из тысячи, что ли?

Где ответ? И свежий ли он? Может, стоит искать его в далеком далеке, когда не остыли, когда не изгладилось?..

Краснела перед собой, осознавая, что любила, наверное, Сергея еще до... еще до того. Когда Яков был рядом. Ну, может, не любила, а помогала любить себя другому человеку, а значит, участвовала в этом процессе.

Соучастница.

Не эта ли главная причина, по которой она рванула к Сергею? Но куда же приткнуть «врага», с которым в постели?..

Запуталась. Понимала, что так не должно быть.

И еще одна ужасающая вещь пришла ей в голову: ей было бы в тысячу раз спокойней, если бы она знала, была уверена в том, что Сергей поступил так с Яковом именно из-за нее. Сколько бы ненужных, лишних вопросов упало с души. А так мучайся.

«К нему, к нему ехала!» — беспомощно, зло и беспощадно подумала она, прикусив край казенной подушки.

— Эй, подруга! Ты плачешь, что ли? — услышала Лена голос Ирины Постниковой. Обругала ее: «Депутатша хренова!» — А ну-ка бросай. — Постникова включила верхний свет и присела на кровать к подруге. Присела и... «затянула». И так на душе хреново, и так маячит перед глазами пиратский образ Сергея, так она про него: негодяй, мол, чего стоит о нем, он и так получил свое. И дальше как по писаному: душевные муки — самые что ни на есть, с ними никакие мучения несравнимы... Дура! Как ей объяснить — вот сейчас, когда прошло столько времени, — что мечтала, живя с одним, о другом? Даже просто как в книге или кино, романтично так. Рядом лощеный и ухоженный, больше чем уверенный в себе человек, а вытяни руку — найдешь другого, полную противоположность, который может появиться свежим, похожим на мужа, а может неделю проходить в пропотевшей майке, неся на припухшем лице своем необъяснимую ухмылку вольного человека, который в любую минуту может запить, сойти с ума, сесть за решетку.