Скрут - Марина и Сергей Дяченко

Временами при слове «Тиар» его память подсовывала ему образ девочки, стоящей в дверях; тогда Игар мрачно кривил губы и изгонял девчонку из своих воспоминаний. Все, что случилось с Тиар в детстве, не несет для нее никакого оправдания — ведь не жалуется же он, Игар, что родители его умерли в один день, тетка запила, и из всех родичей осталась одна Святая Птица…

Парень снова толкнул его в бок, и довольно болезненно; Игар хотел было огрызнуться — парень опередил его, уставившись весело и доброжелательно:

— Пригрелся-то? Нa солнышке?

Игар никак не мог решить, в какой из глаз соседа ему удобнее смотреть — в правый, лукавый, или левый, задумчиво глядящий вдаль.

Парень заговорщицки подмигнул:

— Ты-то… тебе в Устье зачем?

Игар поразился наглости соседа; парень улыбался. Бесцеремонность в этих краях была признаком добрых намерений, и поэтому Игар улыбнулся тоже:

— Да вот… дельце есть.

И он тоже подмигнул — без обид, мол, дельце тайное; парень неожиданно воодушевился:

— Так ты тоже за этим?!

Соседи — пожилая пара, восседавшая напротив — глянули с неодобрением; парень приблизил лицо к самым Игаровым глазам и перешел на шепот:

— Я-то… Полгода, почитай, копил. У родителей еле отпросился… Они меня три дня наставляли: возле порта не бери. А как не бери, когда они возле порта — самые сочные?!

— Почему? — поинтересовался Игар удивленно.

Парень захлопал глазами, поражаясь его непонятливости:

— Да возле порта — моряки же!.. Бывают богатые — страх; если пират, скажем, если он год в порту не был — он же золотом сыплет, как король… Или купец. Купец — другое дело, но уж если купцу угодить… Да все они, понимаешь, на берег сойдут — и туда… И потому возле порта этих — как моли… Мне, понятно, особо шикарных не надо — но там и попроще есть, такие, что огонь… Ребята у нас ездили в том году — так аж слюни пускали, вспоминая… Так что имей в виду: в порту — самый сок!..

Игар слушал, понемногу понимая, о чем идет речь, и по мере надобности уважительно кивая. Мерзкая мысль — проводить косоглазого до порта и в темной улочке изъять приготовленные деньги — была отброшена не без сожаления. Расплатившись с лодочником, Игар обрек себя на несколько голодный дней; воспоминание же о торговце платками вызывало тошноту. И зачем этот дурачок разноглазый сам на горе нарывается…

Вот будет забавно, если он отыщет Тиар среди портовых шлюх. Вот кого будет легко и не жалко спровадить скруту в гости — искупать вину… А вина, как он давно уже знает по себе, тянет за собой другую вину; с именем Тиар связана темная история, о которой толком не знают даже ее родственники. Сестра, родная сестра догнала тогда Игара за воротами, спросила, заглядывая в глаза: не знает ли? Что ж там было, на самом-то деле?..

Что было-то?.. Спросите у скрута. Он точно знает. Череда предательств способна привести в королевский дворец — и в дом свободных нравов тоже. Даже бывшую девочку в домотканом платьице, с деревянным украшением на шее…

— Может, вместе пойдем? — на всякий случай спросил он косоглазого.

Тот посерьезнел:

— Не… В таком деле каждый сам по себе…

Соседствующие пассажиры — пожилая пара — прекрасно понимали, о чем идет речь; на лице женщины застыла маска брезгливости, а муж ее, узкоплечий и щуплый, странно заерзал и тихонько вздохнул.

На две трети город состоял из порта; никогда раньше Игар не видел такого пестрого, разношерстного, красочного сброда. У бесконечных причалов покачивались суда; среди красавцев-парусников то и дело попадались галеры — тоже по своему красивые, приземистые, и от них несло железом и немытым человеческим телом, и какие-то молодцы, слонявшиеся у причала, стали нехорошо поглядывать на Игара — он оскалился и ушел. Приковать его к скамье — неудачная мысль. Он, конечно, мечтал увидеть море — но не из щели же для галерного весла!..

В переулках пахло рыбой, гнилью, еще почему-то душными благовониями; здесь торговали заморскими винами и фруктами, и края драгоценных шелков небрежно свешивались в грязь. На каждых троих прохожих приходилось по два бандита; Игар с трудом выбрался на набережную — достаточно широкую, чистую и добропорядочную.

Здесь вразвалочку расхаживали матросы — побогаче, в круглых шапочках и синих рубахах со шнуровкой, и победнее — кто в чем. И те и другие щеголяли, как знаком профессиональной принадлежности, крупным кристаллом соли, пришитым к поясу; у некоторых на правой скуле был вытатуирован косой треугольник. Шествовал богатый купец, сухощавый человек с плоским волевым лицом, разодетый в бархат и шелк, в сопровождении целой свиты слуг и телохранителей; шныряли вороватого вида мальчишки, коптились под открытым небом бараньи туши, а на углу, под тентом, играли во что-то на деньги.

Игар, обомлевший от запаха коптилен, подошел к играющим; заправила был весел и черноволос, а треугольник на его правой скуле был перечеркнут косой красной линией в знак того, что за какую-то провинность этот человек изгнан из матросов. Игра оказалась простой до неприличия — игроки по очереди кидали большую деревянную пуговицу; счастливец, у которого пуговица упала ушком вниз, забирал все ставки соперников. Если все пуговицы падали ушком кверху, весь банк переходил к хозяину игорного заведения, то есть владельцу пуговицы; Игар поразился незамысловатости здешних нравов.

На его глазах какой-то оборванец выиграл пригоршню медных монеток и гордо удалился, провожаемый завистливыми взглядами. Под шутки-прибаутки веселый заправила благополучно обирал своих азартных клиентов; ощущая холодок в груди, Игар пристроился сбоку и, когда дошла очередь, тоже потянулся за пуговицей.

Черноволосый вскинул на него глаза:

— Эй! Что ставишь, мил парень?

— Штаны, — серьезно ответствовал Игар. Вся компания удивленно вытаращилась, чтобы тут же и разразиться утробным смехом:

— Да на кой тебе его штаны, Улька?

— Пусть снимет! Пусть на кон положит, а то знаем!..

— А чего, я видел как-то… Из кабака матросик шел, голеньким светил… Пропился подчистую…

Чернявый Улька прищурился:

— Ладыть… Штаны мне твои без надобности, охота посмотреть только, как ты уйдешь без штанов…

Игар взял пуговицу последним, когда все, бросавшие перед тем, уже проиграли. Тяжелая, истертая, теплая от множества рук…

Закусив губу, он положил пуговицу на сгиб пальца. Неуловимым движением крутанул — красиво вертясь, пуговица опустилась на доску, встала на ушко, как волчок, и еще долгую молчаливую минуту вертелась, прежде чем улечься на бок — все еще ушком вниз.

Под молчаливое переглядывание компании Игар сгреб с доски пригоршню монет. Оглядел хмурые, подозрительные лица, бормочущие что-то про мошенников и умельцев из балагана; позвенел деньгами:

— На все.