Золотая муха - Иоанна Хмелевская

— Может, у него баба какая на стороне появилась? — предположила я. — Идуся не учуяла бабу?

— Я тоже спросила. Идуся заверила — никаких баб, у нее на них особый нюх. И знаешь, я ей верю. Ведь у Казика просто времени не было на женщин. И Идуся сказала — приходили и звонили сплошь мужчины, так что это были деловые встречи. Еще бы, конечно, деловые. Они ему платили...

— А жена и не догадывалась, что он их шантажировал?

— Знаешь, догадывалась. На это у нее ума хватило. И как-то слишком беззаботно поделилась с нами своими подозрениями. Наверное, сочла, что истек срок давности. Идуся считает, что он шантажировал своих деловых партнеров, но приписывает это каким-то торговым махинациям, возможно не очень законным сделкам. А что они тогда были незаконными, вовсе не означает, что незаконны и сегодня, так что нас не опасалась. Она права, наше законодательство оставляет желать лучшего. И еще приписывает покойному патриотизм. Все эти нехорошие люди собирались контрабандным путем вывезти янтарь за границу, в Германию, а ее Казик не позволял! Из тех, что у них бывали, ей запомнился один. Ничего особенного, среднего роста, нос нормальный, глазки маленькие, кругленькие, молодой. Подлизывался к Казику. Казик старался держать Идусю подальше от своих партнеров, но потом она с этим сама встретилась.

Я не слишком внимательно разглядывала пана Люциана, но и совсем не заметить его не могла, как-никак минут пятнадцать мы с ним общались. Щетину и дивную прическу хорошо помнила, а глазки? Вроде бы круглые, и нос нормальный. Неужели?..

— Как его зовут?

— К сожалению, на этом месте ее заклинило. Вырвалось лишь имя, Люциан.

— Так я и думала! Сукин сын Орешник!

— Так ты его знаешь? — заинтересовалась Аня.

— Знаю, знаю, потом расскажу. Продолжай!

— Незадолго до смерти Казик был, по ее словам, радостный, энергичный, так и светился. Она считает, намечалось какое-то на редкость выгодное дело, сулящее огромное богатство, и он наверняка купил бы виллу на Ривьере, но не успел. Подслушала его разговоры по телефону... Нет, это я такой вывод сделала, она бы ни в жизнь не призналась, но тогда откуда ей знать, ведь, по ее словам, Казик с ней о делах никогда не говорил и не советовался, не ценил ее ум... ну да об этом я тебе уже говорила. Казик отчаянно торговался, угрожал, речь шла об янтаре из рюкзака, огромные деньги за них требовал. И тогда он соглашался покончить. А если денег не дадут, он им покажет. И еще покажет кому надо. И очень спокойно, цинично призналась — сразу поняла, кому надо. Милиции покажет. Шантаж чистой воды. И она уже тогда подозревала, что мужа отравили, а сейчас и вовсе не сомневается, но что теперь сделаешь? Ну и как в рот воды набрала, сообразила, что слишком разоткровенничалась. Но уж очень хотелось выговориться, наверное, намолчалась страшно за все эти годы. И тут мы вспомнили о пиках и отвлеклись.

Аня сделала перерыв, отхлебнула вина и задумчиво проговорила:

— С кем встречался тогда Казик в кафе; Идуся не знает. Убеждена, что не с паном Люцианом. Как ты считаешь, могла она позволить этому самому Люциану охмурить себя?

Вызвав в памяти образ плешивого Орешника, я отрицательно покачала головой. Нет, даже если он и был тогда моложе и без лысины.

— Уверена — нет. Казик хоть и негодяй, но очаровательный негодяй, по сравнению с ним Люциан Орешник просто урод. Разве что по пьяной лавочке.

— Тогда придется предположить, что встречался Казик и в самом деле не с Люцианом, вряд ли она стала бы урода выгораживать. Я пыталась вытянуть из нее, как выглядел еще кто-нибудь из «деловых партнеров» покойного мужа, но ничего не вышло.

— Может, и в самом деле не видела их или не запомнила?

— Не думаю, — возразила Аня. — Такая сдержанность, по-моему, объясняется тем, что Идуся потом с ними встречалась. Уже после смерти Казика. Поэтому она предпочла поговорить о другом и опять вернулась к рюкзаку с янтарем. Очень ее разгневало то, что муж прячет от нее богатство, и она все время пыталась его разыскать. Оказывается, когда Казик, живой и здоровый, отправился на свою последнюю встречу, она сразу же возобновила поиски и очень боялась, что муж вот-вот вернется. Не было у нее никаких предчувствий. И она нашла рюкзак! Слушай, у нас прямо захватывающая приключенческая повесть получается!

— Детектив! — дополнила я.

И мне представилась картина: вот Идуся (которой я ни разу в жизни не видела), наморщив брови, стоит посреди гостиной и пытается догадаться, куда ее любимый мог спрятать рюкзак. Ищет в разных идиотских местах и находит наконец в самом идиотском — в ящике с елочными игрушками, который стоит на шкафу и снимается оттуда раз в год. Теперь Идуся, опять наморщив брови, силится сообразить, куда лучше спрятать янтарь, пока муж не вернулся и снова не отобрал. Нет, не скрыть от мужа насовсем, а просто не торопясь как следует рассмотреть. И вот она вешает торбу с янтарем на вешалку, а сверху накидывает свою ночную рубашку. Идусина ночная рубашка невозможно декоративная, ажурная, в черных сексуальных кружевах. Под волнами тюля и черных кружев черного рюкзака не разглядеть, а белье может висеть в ванной месяцами, места.много, никому не мешает. Спрятав свою находку, вся пылая румянцем, Идуся выбегает из ванной и усаживается перед телевизором в гостиной, поджидая мужа.

— Ну а потом, само собой, рюкзак с янтарем выскочил у нее из головы, — продолжала Аня. — Узнав о смерти Казика, она чуть с ума не сошла. Ночнушка в ванной и в самом деле осталась спокойненько себе висеть.

— А дальше что было? — жадно торопила я подругу.

— Чем дальше в лес, тем круче детектив, — философски заметила Аня и сжалилась:

— Ладно, продолжаю. Когда Идуся на следующий день вернулась из больничного морга, дома она застала полный кавардак. Кто-то перевернул всю квартиру вверх дном. Искали и ничего не нашли. Заглядывали и в коробку с елочными игрушками — со шкафа свешивался серебряный дождь, однако ее исподнее в ванной не тронули. Не сразу Идуся восстановила душевное равновесие. Я видела ее после смерти Казика, могу подтвердить — была невменяемая. Тогда Казик был для нее пуп земли. Теперь-то она от этого отпирается, но я знаю, меня не обманешь. На похоронах пыталась прыгнуть в могилу, на гроб любимого, чтобы похоронили вместе, а потом забаррикадировалась в квартире и никого не пускала, даже родителей и ребенка от первого брака. А когда сотруднику газовой службы понадобилось снять у нее показания счетчика и он упорно добивался, чтобы его впустили в квартиру, она его чуть не убила, себя не помнила. Не меньше месяца прошло, пока она стала потихоньку возвращаться к жизни.

— Что ж, — неохотно признала я, — было что-то в Казике такое, что он для женщин воплощал весь мир, жизни без него не мыслили. Возможно, Идусе он больше влез в печенки, чем мне. А может, расставание с ним я пережила так спокойно лишь потому, что влюбилась в янтарь. Выходит, янтарь меня спас.

— Похоже, Идусе он тоже помог, — кивнула Аня. — Как-то взялась за уборку в квартире, сняла давно высохшее белье и обнаружила рюкзак. Вот тогда получше рассмотрела его содержимое и очень привязалась к рыбке. Именно в эти дни и начали ей звонить всякие янтарщики, а через некоторое время появился и пан Люциан. Вот такая хронология выстраивается у меня из ее отрывочных воспоминаний.