Эксгумация - Тоби Литт

Тогда, впрочем, я не знал, что воскресное крайне неудачное представление «Макбета» было последним из тех, которые я собирался посетить.

Звонок раздался поздно вечером в воскресенье.

Со мной разговаривал Алан, хотя я физически ощущал присутствие Дороти, находившейся возле него. Именно она дергала за нити разговора, решая, что Алану следует сказать, а о чем лучше умолчать.

— Мы хотим знать, — сказал Алан, — что требуется для того, чтобы ты перестал срывать нам спектакли.

До этой мирной стадии переговоров мы добрались далеко не сразу — сначала Алан раз тридцать назвал меня ублюдком и гребаным сраным мудаком.

— Мне нужно — единственное, что мне нужно, — это знать правду.

— Сначала пообещай не приближаться к театру, нашей квартире и нашему сыну.

— Но мы с ним почти подружились. А спектакль мне просто очень нравится.

— Таковы наши условия.

— Что ж, хорошо, тогда ждите меня на завтрашнем спектакле. С представителями столичной прессы. Они наверняка что-нибудь заподозрят, когда поймут, что я каждый вечер отправляюсь на один и тот же спектакль, главную роль в котором играет актер, имевший, по слухам, роман с недавно убитой женщиной. Я не удивлюсь, если некоторые репортеры уже что-то пронюхали. Вам еще не звонили?

Алан промолчал, и это выдало его с головой — да, конечно, звонили.

— Я свяжусь с вами, когда смогу, — сказал я. — Полагаю, что внимание прессы к моей персоне продлится недолго.

Дороти, должно быть, выхватила у него трубку:

— И не смей появляться рядом с нами, пока не убедишься, что за тобой не следуют репортеры.

— Здравствуйте, Дороти, — произнес я. — Мне кажется, в последнее время вы стали играть гораздо сильнее. Возможно, вы лучшая леди Макбет, которую я когда-либо видел. — Вот так просто. — В исполнении появилась подлинная глубина… понимание… сопереживание героине.

— Спасибо, я рада, что ты…

— Может быть, это из-за чувства вины?

Хлоп.

Я тут же положил трубку. Телефон зазвонил примерно через минуту, но я не стал отвечать.

Дороти не оставила сообщения на автоответчике, но я почти слышал ее расстроенное шипение — как будто слезы падали на раскаленную сковородку.

Понедельник.

К утру у моего порога остался только один репортер — упорная и преданная Шила Барроуз из «Миррор». Все остальные дезертировали, даже ее фотограф. Их редактор, очевидно, решил, что очередное изображение моей персоны перед измазанной красной краской дверью не поможет распродать тираж.

Джеймз вновь привез ворох газет. Азиф все еще цеплялся за первые полосы, но самой интересной для меня стала статья о Тони Смарте, из которой я узнал, что он собирался покинуть Британию еще до того, как на него напали. «Сан» написала, что за неделю до нападения он попросил агента заказать для него каюту на лайнере, отправлявшемся в двухмесячный круиз по Карибскому морю, — с целью отдохнуть, поправить здоровье и выступить перед доброжелательной публикой. Газеты приводили слова Тони: «Я просто искал покоя и тишины. Мне сейчас очень важно немного помолчать». Однако паспортная служба почему-то не выпустила его из страны.

Судя по газетным репортажам, Тони довольно легко отделался. «Сан» поместила его фотографии после инцидента. Синяки под глазами, ссадины от кольца на щеке и переносице, разбитая и распухшая нижняя губа. Так он казался еще симпатичнее и был еще больше похож на настоящего преступника.

Читая статью о Тони Смарте, я меньше всего ожидал, что зазвонит телефон и в трубке я услышу его голос.

— Видел, что они со мной сделали? — спросил Тони.

— Да уж, отделали будь здоров.

— Надеюсь, ты понимаешь, насколько нежно они со мной обращались. То есть они практически грудью меня кормили по сравнению с тем, что они могут сделать с тобой. Пока тебя охраняет незримая сила, но эта сила не всегда будет рядом, чтобы тебя защитить. Тебе удалось здорово извалять меня в дерьме, за что я лично тебя не прощаю. Но ты можешь об этом забыть: я и моя бейсбольная бита — наименьшие из твоих проблем. Тебе повезло, что мне удалось убедить тех двух джентльменов, что на самом деле я не разговаривал ни с тобой, ни с полицией, ни с кем-то еще о чем-либо серьезном, — сам знаешь, о чем. Если бы мне этого не удалось, к тем смертям, которые уже висят на твоей совести, добавилась бы и моя. Так что послушай моего совета: возьми напрокат побольше порнокассет, запрись дома и дрочи, дрочи, дрочи. Пойди в местный супермаркет и купи себе настоящее, необезжиренное сливочное мороженое. Займись затяжными прыжками с парашютом, заделайся тореро, сыграй в русскую рулетку. Но если хочешь жить долго и счастливо, перестань рыскать по Лондону и задавать людям вопросы. Не спрашивай время у незнакомца в метро. Не спрашивай у полицейского, как пройти в библиотеку. Не спрашивай кетчуп в «Макдоналдсе». Не проси даже мира во всем мире в вечерней молитве. Будь послушным мальчиком, и однажды ты станешь добропорядочным мужчиной, а когда-нибудь — добропорядочным стариком. Иначе то, что произошло со мной, покажется тебе лишь рекламным роликом к настоящему боевику. Нападение на меня — работа для подмастерьев, такое поручают выпускникам криминальной академии. Если тебе охота проверить на собственной шкуре, как работают профессионалы, просто продолжай в том же духе. И поверь мне, больше всего на свете я хочу увидеть тебя рядом с такими же бедолагами в отделении реанимации. Тебе там понравилось, а?

Я повесил трубку, очень довольный и взволнованный. Я подобрался к чему-то серьезному.

Около одиннадцати Шила Барроуз присела на корточки и прокричала в щель почтового ящика:

— Все чисто, можете выходить. Я уезжаю.

— До скорого, — прокричал я ей в ответ, — не забывайте писать.

Через десять минут я выглянул за дверь, чтобы проверить, не соврала ли она: оказалось, что нет, не соврала — улица снова внушала мысль о нормальном тихом пригороде.

Отлично.

Я позвонил Джеймзу и попросил его отвезти меня подальше в восточные районы города: в Брикстон, Клэпхэм, Бермондзи. Там я выбрал бар повшивее (с решетками на окнах и националистическим названием на вывеске) и попросил Джеймза забрать меня через несколько часов. Я заехал в паб на коляске, так как хотел выглядеть хлебнувшим горя. Я специально оделся похуже: трикотажная рубашка, спортивные штаны и кроссовки. Я не брился и не мыл голову.

В пабе я заказал пинту пива. Как я и надеялся, какая-то добрая душа принесла мне ее от стойки.

После этого мы с доброй душой разговорились, заняли столик, и вскоре мой собеседник уже спрашивал меня, как я оказался в инвалидной коляске, а я рассказывал ему что-то близкое к правде. Я изменил место, мотив и действующих лиц. Но сохранил пистолет, кому и результат.