Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский

— Попробовали бы они тысячу верст тащить все это на себе, — буквально прорычал Лоуренс Отс. — Как таскали все это время и тащим сейчас мы!

И начальник экспедиции, он же полковник флота, понял: достаточно малейшего повода — и «на борту» вспыхнет бунт. Причем он прекрасно осознавал, что полярным странникам в самом деле есть что предъявить ему, прежде чем «вздернуть на рее».

— Только не останавливайтесь на стоянке Норвежца, — сдавленным голосом распорядился он, видя, что «экипаж» затаптывает своими следами следы пребывания группы Амундсена. — Это не этично. Протяните шагов на двадцать на юг, все же ближе к полюсу.

Странники остановились, молча взглянули на капитана, затем так же молча переглянулись и, неохотно повинуясь, вновь впряглись в осточертевшие им сани. «Странно: они все еще повинуются! — с удивлением отметил про себя Скотт, так и не поднявшись из-под „пиратского“ флага норвежцев. — Кто после этого смеет усомниться, что в команде твоей — святые люди?!»

После неспешного, прошедшего при полном молчании обеда, Бауэр по привычке сделал короткую ревизию припасов и, напомнив капитану, что в последнем своем складе они оставили продовольствия на четверо суток, вновь отправился к полозу, чтобы сфотографировать флаг и в одиночестве провести все необходимые измерения. Прежде чем забраться в свои мешки, Отс и Эванс критически осмотрели сани, пытаясь выяснить, насколько долго их хватит. Каждый из них помнил напутствие шкипера-каптенармуса экспедиции Мирза: «Сохранить в Антарктиде свои сани — значит сохранить себе жизнь». Какая философская глубина в этих простых, суровых словах!

Оставшись довольными осмотром, странники направились назад, к стоянке норвежцев. Скотт понимал их порыв: в этой безжизненной снежной пустыне чудом казался уже сам тот факт, что рядом возникли следы человеческого присутствия; тем не менее предупредил, чтобы надолго там не задерживались, не теряли времени, отведенного для отдыха.

— Теперь уже полюс, так или иначе, наш, — снисходительно взглянул на него ротмистр. — Самое время прекратить спешку и осмотреться, в каком из миров земных мы оказались.

Когда знакомишься с дневниками Роберта Скотта, порой создается впечатление, что капитан и его спутники «пали» еще там, у флага, вывешенного Амундсеном на подходах к полюсу. И что после такого удара судьбы физическая гибель этих психологически сломленных, деморализованных людей оставалась лишь вопросом времени.

Автор

Оставшись в одиночестве, Скотт вновь призвал себя сохранять подобающие джентльмену выдержку и достоинство, забрался в спальный мешок и, сменив несуразные меховые рукавицы на кожаные перчатки, взял в руки дневник. Обычно он сразу же принимался описывать пройденный путь, а также делиться впечатлениями о спутниках и событиях прожитого дня, однако теперь в нем словно бы что-то надломилось. Роберт несколько раз прижимал карандаш к листу бумаги, но всякий раз бесславно отступал от своего замысла. Причем происходило это отторжение от блокнота с такой неумолимостью, словно речь шла не об обычных путевых записках полярного странника, а о каком-то возвышенном поэтическом произведении.

— Позвольте доложить, сэр, — застал его за этим мучительным занятием Бауэрс. — Измерения показали, что на сей раз мы остановились лагерем на высоте 9760 футов, на 89 градусе 42 минутах южной широты и пребываем здесь при температуре минус 30 градусов. Если Господь не отступится от нас, завтра мы должны быть у полюса.

— Он не отступится, лейтенант.

— Хотя и оказался более благосклонен к команде Амундсена, — просунул голову в палатку лейтенант.

— Просто Норвежец больше полагался на свой опыт, нежели на молитвы, — заметил Скотт. — Точнее, не только на свой собственный опыт, но и на опыт многих своих предшественников, не раз искавших славу на ледяных полях Арктики. Вот почему я готов признать, лейтенант, что этот великий Норвежец превзошел меня как начальника экспедиции по всем параметрам. Причем я признал бы это, даже если бы оказался у полюса первым.

Лейтенант слегка стушевался, как это происходило с ним всякий раз, когда оставался наедине со вдвое старшим по возрасту и чину начальником экспедиции и, не зная, каким образом отреагировать на признание капитана, растерянно произнес:

— Но ведь мы с вами сделали все, что смогли. Разве не так, сэр?

Скотт хотел вспыльчиво возразить, что в принципе и подготовиться к этой экспедиции еще там, на континенте, они могли бы значительно лучше и уже здесь, в Антарктиде, более рационально спланировать ее, но, увидев, с какой надеждой смотрит на него этот двадцативосьмилетний лейтенант, покорно согласился:

— Следует полагать, Бауэрс, что мы действительно сделали все, что могли. И да простят нас все те, кто решит, что это не так.

— В конце концов побывать на Южном полюсе вторым — тоже ведь не мало, — молвил лейтенант, извинившись за вторжение и отметив, что не хочет мешать ему.

«Вторник, 16 января. Лагерь № 68, — с каким-то душевным облегчением вывел на бумаге начальник экспедиции и, указав данные измерений, сделанных Бауэрсом, с горечью продолжил: — Оправдались наши самые худшие опасения, или почти самые худшие. Утром мы пошли довольно бодро и прошли семь с половиной миль… После завтрака мы собирались в путь в самом радостном настроении от осознания того, что завтра достигнем своей цели.

Но около второго часа после этого Бауэрс своим острым зрением заметил какой-то предмет, который поначалу принял за гурий. Он встревожился, но решил, что это, наверное, заструга. Через полчаса увидели впереди черную точку и очень скоро убедились, что это не могла быть черта снежного ландшафта. Подойдя поближе, увидели, что это был черный флаг, привязанный к полозу саней; здесь же поблизости — остатки лагеря: следы саней и лыж, которые двигались туда-сюда, и выразительные следы собачьих лап — от многих собак…»

Скотт услышал у палатки голоса Отса и Эванса, вернувшихся от стоянки норвежцев, однако лейтенант Бауэрс попросил их на несколько минут задержаться на воздухе, дабы позволить капитану завершить свои записи.

— Представляю, как трудно ему будет объяснять и себе и читателям дневника, почему норвежский флаг оказался на полюсе раньше флага Британии, — с кавалерийской простотой отреагировал ротмистр, не очень-то заботясь о том, чтобы слова его не дошли до слуха начальника экспедиции.

— Объяснять вообще-то придется не только ему, но и всем нам, — возразил Бауэрс.

— И все же никто, кроме самого Скотта, не способен будет внятно объяснить миру, почему, как всякий уважающий себя полярник, Амундсен умудрился дойти до полюса на северных лайках, а нам пришлось тысячу миль тащить эти санки на себе, отвлекаясь при этом еще и на собирание всевозможных камней. Стоит ли после этого задаваться вопросом, почему мы уступили Норвежцу и в чем наши просчеты?

— Только благодаря этим камням, да еще нашим наблюдениям и дневникам, рейд в глубь Антарктиды наши соотечественники будут воспринимать не как гонку за славой, а как полноценное научное исследование этого ледового континента, — вклинился в их разговор доктор Уилсон. При этом речь его, как всегда, была медлительно-взвешенной, словно доктор произносил свои фразы не во время мимолетного спора на морозном антарктическом ветру, а на ежегодном конгрессе медицинских светил.