Спустя десять счастливых лет - Элис Петерсон

– Джанет, первый раз он приехал только через полгода.

Мы договорились встретиться в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Когда я увидела Олли, мое сердце забилось чаще. Он стоял ко мне спиной, одетый в старую вельветовую куртку и джинсы. Обняв меня, робко предложил выпить кофе. По пути к ближайшей кафешке мы, чтобы не молчать, говорили о погоде. Когда мы заказали напитки, Олли все же спросил меня об учебе, а я хотела узнать, как там дела в Бристоле, и как он сам, учитывая, что близятся выпускные экзамены. Разговор был неловким, излишне вежливым. Я все гадала, скажет ли он, что встретил другую.

Наконец он произнес:

– Я прилетел сюда не для того, чтобы болтать про твою учебу или свои экзамены. Я очень старался тебя забыть, Бекка, но никто другой мне просто не нужен.

– Ох, Олли, – с огромным облегчением я взяла его за руку.

– Я не могу петь тебе серенады в гондоле, не во Флоренции же…

Мы оба улыбнулись. Напряжение исчезло.

– И повар из меня не очень хороший, – признал Олли, – но я тебя люблю. Я хочу вернуть прежние отношения. Конечно, сперва тебе надо доучиться. Я понимаю. Но прилечу снова после экзаменов. В смысле, ты только оглянись! Кто не захочет тут оставаться? Я так тобой горжусь, Бекка.

Тем же вечером я позвонила Луке и порвала с ним. Вскоре он нашел новую девушку. Я ранила его гордость, но не разбила ему сердце.

Олли пробыл у меня три недели. Думаю, Джанет не стоит знать, что первые десять дней мы почти не выходили из спальни.

– Он действительно приехал снова, после экзамена, и домой мы вернулись уже вместе и навсегда, когда закончился мой курс. Стали жить в одной квартире с Китти и Джейми, в районе Бэлхэм.

– Я помню вашу свадьбу, – вздыхает Джанет. – Олли пел и играл на рояле. И столько танцев было. А как твой отец задал буги-вуги на танцполе!

Ее слова вызывают у меня улыбку.

– Вскоре после этого мы сняли квартиру в Илинге, и я начала работать иллюстратором.

– О, чудненько, – отзывается Джанет и ставит чайник на плиту. – Слушай, а я ведь помню, твоя матушка как-то рассказывала.

– Сперва дела шли хорошо, – продолжаю я, не отрываясь от рисования. – Я выполняла заказы для журналов, ресторанов, туристических компаний. Сотрудничала с писателем для создания книг по садоводству. Увы, такой доход слишком ненадежен, и мне не хватало времени на собственное творчество. Я начинала нервничать, если у меня не было новых заказов. Не спала по ночам.

– Ох, милая, ужас-то какой. Чаю?

– Да, спасибо.

– Крепкий, ничего?

– Отлично.

Джанет дрожащей рукой тянется за кружкой. Я хочу помочь, но она разозлится, если я попытаюсь слишком многое за нее делать.

Наконец, сжимая трость в одной руке, а чай – в другой, Джанет ставит кружку передо мной на стол. А потом косится на рисунок и говорит, что я удивительно точно передала глаза Вуди, хотя вроде бы она ничего не видит.

– Наверное, ты очень скучала по рисованию, когда работала на этого Глитца́.

Я смеюсь.

– Глитц мне нравится. И работать на него приятно, но вы правы, рисования мне не хватало. Я хочу снова им заняться, – признаюсь я. – Даже если просто как хобби. Это мое.

Джанет с пониманием кивает.

– Грегори был астматиком, поэтому мы не могли завести собаку. Я всегда твердила себе, что когда останусь одна, у меня будет пес. Стала приглядывать за чужими животными в отсутствие хозяев. Помнишь всех этих собак?

– О да.

– Понимаешь, тогда мне было еще шестьдесят, надо было искать способ зарабатывать на кусок хлеба. Животные заменили детей, которых у меня никогда не было. Когда Грегори умер, мне пришлось заново найти себя, девочку, которую вырастили родители, которая любила животных и мечтала стать ветеринаром. Поэтому я вернулась в Винчестер, поближе к дому детства.

– Я не знала, что здесь жила ваша семья.

– За чертой города, в сторону Стокбриджа, неподалеку от Пиппы. Хотелось вернуться к истокам. Знаешь, оно помогает, когда думаешь о том, по чему бы ты точно не скучала в человеке.

Она, должно быть, чувствует, насколько я поражена, и продолжает:

– Люди способны сотворить из умерших возлюбленных неких идолов. Я не очень хорошо знала твоего Олли. Конечно, он мне нравился, такой очаровательный и забавный, но ведь непременно в нем было что-то, по чему ты не стала бы скучать.

Я стискиваю карандаш, вспоминая, как он выливал кофейную гущу в раковину. Как по выходным зависал в компьютерных играх, когда я хотела с ним пообщаться.

– О, такого много, – говорю я. – Олли мало звонил родителям, приходилось напоминать. И мне жаль, что мы перестали общаться с моей семьей, и я ненавижу его за то, что он не рассказал про свою работу, что у него были от меня секреты. И на себя я ужасно злюсь. Надо было отправить его мотоцикл в местную автомастерскую и продать. Он непременно разбушевался бы, но это мелочи по сравнению с тем, что он, нафиг, умер!.. Ох, Джанет, простите.

– Ничего. Я слышала это слово много раз. Может, даже использовала.

– Джанет, я вас обожаю. – На меня накатывает волна нежности.

– И я тебя люблю, девочка моя, словно ты мне родная.

Позже тем же утром я рассказываю Джанет про прогулку с отцом Джо. Ей приходится по душе история про «Лобстер-Пот».

– Он ранимый, твой мальчишка.

– Ранимый? Джо?

Джанет крутит обручальное кольцо на тонком пальце.

– Я чего-то не знаю. Может, я и слепая, но слышу нечто в его голосе. Мишель тоже это упоминал. Он верен их семье и болтать о проблемах не станет, однако я чувствую, что их немало. Я, наверное, ошибаюсь…

– Нет, вы не ошибаетесь. Джанет, вы видите больше, чем кто бы то ни было.

– Ты ему нравишься, Ребекка, очень нравишься. Вот что я знаю наверняка. Кажется, вы сумели оставить прошлое позади.

На одной из прогулок я рассказала Джанет, что мы перестали общаться еще в Бристоле. Джо причинил боль Олли. В этом есть и моя вина. Я не вдавалась в красочные подробности, а Джанет понимала, что меня не стоит подталкивать. Я только сказала, что мы не виделись более десяти лет. Беседуя с Джанет сейчас, я понимаю, сколько всего между нами уже улеглось, исцелилось.

– Мне он тоже нравится, – говорю я. – Он снова стал моим хорошим другом.

В дверь звонят.

– О! Мишель пришел, – радуется Джанет.

Я помню, как долго она открывала, когда я первый раз пришла в гости с мясной запеканкой. А теперь она бодро несется вперед. Входит Мишель. На нем красивое пальто. Волосы расчесаны. Туфли блестят. В руках – букет. И еще я улавливаю острый запах лосьона после бритья.