Белль и Себастьян - Николя Ванье

— Мне сказали, это стоит три тысячи. Так?

— Три тысячи?

— За переход. Мне сказали, что такова цена.

— Значит, вас ввели в заблуждение. Спрячьте деньги, они понадобятся вам по ту сторону границы.

— Вы уверены? Спасибо. Я не знаю, как…

— Оставьте. Вы поблагодарите меня в Швейцарии.

— Когда мы выступаем? Завтра?

— Нет, завтра точно нет. Пойдем, как только путь будет свободен. Но сначала я должен узнать, когда это случится.

— А как все это происходит? Вы… простите меня, мсье, но все это так запутано! От самого Парижа нас передают от человека к человеку…

— Молчите! Я предпочитаю не знать ничего. Я представляю, что это тяжело, но выбора у нас нет. Чем меньше я обо всем этом знаю, тем меньше риск, что проговорюсь.

Прежде чем мужчина успел ответить, раздался странный звук. Не изнутри пещеры, а снаружи… По склону покатились камешки, и как будто бы послышались шаги. Кто бы это мог быть?

Гийом знаком попросил беглецов спрятаться за выступом в дальней части пещеры, где была самая густая тень. Но вокруг лежали одеяла, горел огонь, поэтому особой надежды укрыться от чужих глаз не оставалось. Доктор быстро вытащил из переметной сумки пистолет, проверил дуло, вставил пулю и выскользнул наружу. На это ушло не больше минуты.

Чуть выше по склону стоял мужчина. Его униформа почти сливалась с серой пеленой тумана.

— Добрый вечер, доктор!

Говорил он шепотом, чтобы обитатели пещеры не услышали. Гийом поставил пистолет на предохранитель, сунул его за ремень, подошел к немцу и пожал ему руку. Потом прислушался, желая убедиться, что никто из членов семейства не вознамерился выйти вслед за ним. Но было тихо, только над снегами со свистом носился ветер. Дождь закончился, и в сумерках черты лица обер-лейтенанта Брауна казались высеченными из мрамора. Гийом тоже перешел на шепот, чтобы не потревожить беглецов:

— Все в порядке?

— Да. Они уже тут?

— Мы только что пришли.

— Долго же вы добирались!

— Думаете, легко идти с детьми? Эти люди никогда в жизни не видели гор, разве что на фотографиях!

— Не нервничайте, все в порядке.

— Я совершенно спокоен. Когда нам можно будет идти дальше?

— Послезавтра на рассвете. Рейдов на это время не запланировано. Мои люди будут сидеть в тепле и попивать шнапс, присланный фюрером к Рождеству.

— Значит, послезавтра? Прекрасно.

Доктор попытался подобрать слова благодарности, которые прозвучали бы искренне. До последнего времени он сохранял бдительность и по мере возможности проверял сведения, которыми снабжал его обер-лейтенант. Гийому хотелось дать обер-лейтенанту понять, что ситуация изменилась и он теперь ему доверяет. Ничего не придумав, доктор удовольствовался констатацией факта:

— Наверное, трудно водить своих за нос?

— Да, нелегко. Но, по-моему, я неплохо справляюсь с ролью офицера, рьяно следящего за исполнением приказов. Недавно мои люди получили, как вы, французы, это называете… ах да, выговор. И теперь они уверены, что я готов преследовать евреев даже во сне!

Похоже, вспоминать об этом ему было в удовольствие. Гийом какое-то время наблюдал за Брауном, пытаясь понять, что им двигало.

— Вы рискуете все больше и больше.

— Меня это не пугает.

Что-то странное было в его тоне, и они оба надолго замолчали. Гийому вдруг до смерти захотелось закурить, однако он сдержался. Запах может выдать человека так же верно, как свет полной луны ночью… Да и родители девочки уже наверняка начали беспокоиться, почему он так долго не возвращается. Если кто-то из них выглянет из пещеры и увидит немца, ему придется долго все объяснять и успокаивать их. Он уже повернулся уходить, когда Браун заговорил снова:

— Здесь и в самом деле очень красиво.

— Вы еще не видели эти горы летом! На склонах — россыпи лиловых и желтых цветов, прозрачный свет, тишина такая, что, кажется, к ней можно прикоснуться, вдалеке сверкает большое озеро… Я обожаю этот край!

— Я вас понимаю.

— Когда война закончится, я хочу, чтобы мы с Анжелиной поженились здесь, в маленькой часовне О-Грайон.

Гийом взглянул на собеседника, но тот задумчиво смотрел в сторону горизонта. Ему вдруг стало стыдно: принимая во внимание обстоятельства, его ревность была неуместной. И все же подозрение снедало его изнутри. Браун неравнодушен к Анжелине, доктор готов был в этом поклясться. Оставалось только догадываться, знает ли о том сама Лина, а если знает — что она об этом думает. Однако что-то подсказывало Гийому: она знает. Это было заметно по волнению, которое девушка выказывала каждый раз, когда речь заходила о еженедельных визитах немца в булочную…

Из темноты до них донесся вой, и мужчины вздрогнули. Браун спросил шепотом, с оттенком уважения:

— Что это такое?

— Волк.

— Mein Gott! Никогда раньше не слышал… Если, конечно, не считать лая тех, что работают в СС.

Улыбка у него получилась похожей на гримасу. Гийом пожал плечами.

— Пойду успокою семейство! Вы меня подождете?

— Возвращайтесь быстрее, скоро совсем стемнеет.

На первый взгляд, в пещере не было никого, кроме мужчины. Он стоял по центру, у самого очага. Наверняка решил, что, если в их укрытие ворвется патруль, немцы сразу арестуют его и, в случае удачи, забудут обшарить пещеру. Чистейшей воды наивность. Или, может, слепое стремление не поддаваться отчаянию? Преследованиям евреи подвергались уже давно. Речь шла о выживании, и едва ли не каждый день им приходилось чем-то жертвовать ради спасения жизни. Они лишались дома, работы, должностей, денег, всех материальных благ, а иногда и своих любимых и близких. Гийому стало стыдно, что он заставил бедолаг так долго ждать и волноваться, и он поспешил их успокоить.

— Все хорошо. То были дикие козы. Сейчас мне нужно уйти, но я очень скоро вернусь. Мы пойдем дальше через два дня, утром 25 декабря, так что будьте готовы.

— Это точно?

— Насколько можно планировать что-то в горах. Я приду завтра, и мы обсудим все детали перехода.

— А если… если что-то произойдет? Несчастный случай… Если мы захотим с вами связаться?

Мужчине, по-видимому, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не попросить Гийома остаться и объяснить все как можно подробнее. Что ждет их дальше, когда и кому им снова придется доверить свою жизнь, зная: сами они сделать ничего не могут, разве только молиться. Он не был наивен и понимал, что слишком много говорить опасно, но ужас ожидания пересилил все остальные страхи. Он задыхался, охваченный паникой. Гийом понял все это за секунду. И нарочно сказал строгим тоном, надеясь, что этого окажется достаточно: