Морена-2. Золото партии - Александр Афанасьев

– Пусть ваши присмотрят за ней.

– Непременно.

– Только без излишеств.

– Обижаете.

Музыкант понял, что ответ на его вопрос – Ангел уже дал…

И все казалось построенным на века – пока в один прекрасный день все не рухнуло…

Марсель, старый портовый город, один из центров средиземноморской мафии – никогда не жил честно. В средние века сюда любили захаживать пираты, в более поздние времена – контрабандисты, шныряющие из страны в страну и знакомящие ее жителей с плодами других стран, иногда и отравленными. Город пропах гашишем и абсентом, здесь никогда не переводились проститутки, мафиози и убийцы. Он принимал всех… достаточно сказать, что одна из крупных криминальных группировок, орудовавших в городе – это грузинские воры в законе, которые своими повадками ничем не отличались от сицилийских мафиози или пье-нуа – выходцев из африканской части Франции, потомков фермеров – колонизаторов, вынужденных бежать и вставших на преступный путь потому что здесь они были никому не нужны. Марсель входил в невидимое братство средиземноморских криминальных городов – Марсель, Неаполь, Танжер, Палермо. Но одно оставалось неизменным всегда – Марсель был веселым городом, здесь даже убивали – весело и с выдумкой. Но сейчас, впервые за несколько сотен лет, это грозило измениться.

В конце 70-х – во Франции построили если и не социальное государство, то что-то близкое к этому. Уволить человека было почти невозможно, зарплаты по европейским меркам были высокими, рабочая неделя длилась тридцать пять часов, а левые философы типа Андре Горца говорили, что и двадцать пять часов – это нормально. Страна оправилась от последствий войны, было построено много социального жилья, а пособия были такими, что можно было и не работать. Но те, кто строил этот маленький рай в краю вина и прекрасных женщин – и не думали, что строят это не для себя.

Что такое четыре ребенка в семье? Для француженки это очень много, француженка родившая четырех – почти мать героиня, такой рождаемости и в средневековье немного было. Для арабки – четыре ребенка в семье это ничто. Арабка живет для того чтобы рожать детей, больше от нее не нужно ничего – она не стремится блистать в обществе, привлекать внимание мужчин, жить для себя – она рожает детей и больше ничего. Во Франции французы договорились платить семье с четырьмя детьми пособие, равное неплохой зарплате, чтобы женщина могла стать домохозяйкой и заниматься детьми. На это пособие стали приезжать все больше и больше арабских семей – постепенно их становилось больше, чем самих французов, особенно на побережье. Они не желали интегрироваться во французскую культуру, они демонстративно исповедовали ислам, они ходили в контору за пособием как к себе на работу и не испытывали стыда от своего паразитического образа жизни, потому что шариат разрешал брать деньги у неверных и обманывать их, а лидеры общин разъясняли, что когда-то французы колонизировали страны, где был ислам, и началось это еще во времена войн за Гроб Господень – и теперь они должны компенсировать умме ее страдания и унижения за много сотен лет. Местные мусульмане, которые не страдали и не были унижены даже тем, что получают деньги просто так, а не за работу – все это внимательно слушали.

Постепенно, сложились мусульманские районы, куда полиция уже не осмеливалась соваться.

Французы – настоящие, а не те у которых имя Ахмед или Мохаммед – совершили еще одну огромную ошибку. В 70-х и 80-х, когда подходил к концу великий раскол страны, берущий свое начало еще во времена Великой Французской Революции – общество, для того чтобы не впадать больше в пароксизм взаимной ненависти – приняло для себя толерантность к некоторым… не совсем законным делам как норму. Во Франции, например, полицейские практически не расследуют мелкие кражи – считается, что это кражи по нужде и таким сомнительным образом – поддерживается некое социальное равновесие в обществе, а те, кому нечего есть могут вот так вот «заработать» на жизнь. Считается нормальным, когда жители бедных пригородов по ночам идут в богатые кварталы и там восстанавливают социальную справедливость, поджигая машины. Поджигателей тоже не ищут, за подожженные машины заплатит страховая компания, у нее денег много… в Париже частенько можно видеть такую картину – утро, люди идут на работу, у обочины машина горит, ее никто не тушит и вообще никто внимания на это не обращает. Это тоже нормально.

Вот точно так же французское общество попыталось погасить агрессию молодых мусульман в первом или втором поколении – не нулевой толерантностью, посадками и тюрьмами, а наоборот, терпимостью к некоторым не совсем законным действиям и проявлением доброты. Судя по тому, что сотворил Мохаммед Лауэж-Буэль41, мусульмане доброту не оценили.

Тем не менее, таких как Мохаммед Лауэж-Буэль были единицы, большинство из мусульман вполне вписались. Женщины рожали детей и получали пособия, мужья – работали нелегально и не платили налоги, торговали наркотиками, крышевали проституцию, сидели в тюрьмах, подростки занимались вымогательством, грабили сверстников, дрались. Все были при деле…

В этот день, ничем не примечательный день, такой же, как и все – молодой француз, девятнадцати лет от роду по имени Мухаммед Джибрил – встал еще до рассвета и совершил намаз. Совершив намаз, он начал собираться на работу. Оделся как француз, в джинсы и рубашку, сунул в карман кастет, а за пояс – незарегистрированный пистолет HS хорватского производства. Пистолет он купил на черном рынке, как и автомат Калашникова – но его он дома не хранил.

На мать, которая приготовила ему завтрак, он внимания не обращал – она была женщина, а Мухаммед знал, что женщин не нужно уважать. Отец Мухаммеда сидел в тюрьме за убийство и вымогательство.

Квартиру их семье предоставили бесплатно, по социальной программе – многоквартирный дом был построен в семидесятые, но он считался старым, жить в нем никто не хотел, тем более по соседству с мусульманами. Как только Мухаммед вышел на улицу – почти сразу рядом затормозил БМВ на заниженной подвеске.

Мухаммед сел на переднее сидение

– Чё, как?

– Норм.

Общались они совсем не по-мусульмански, хотя в молельную комнату ходили. Ислам занимал в их жизни странное место… они совершали намазы, но благочестия в их жизни не было, ни грамма. Ислам был тем, что объединяло их, ислам делал их братьями, ислам оправдывал многие их поступки, а те, которые нельзя было оправдать никаким исламом – искупались усердными молитвами. Или еще чем – например, некоторые съездили в Сирию на джихад, Мухаммед в Сирии тоже был.

– Чё на сегодня?

– Прошвырнемся, закят соберем. Сегодня четверг.

Закят – еще одна хорошая вещь в исламе. Это религиозный налог, собираемый на нужды уммы. Если другие рэкетиры приходили и говорили, плати – то они говорили: плати закят, потому что он предписан Кораном. А еще лучше была джизья, это налог, который должны платить не мусульмане, которые живут на мусульманских землях. Хорошо придумано! Приходишь и говоришь – плати закят. Торговец говорит – я не мусульманин. Отлично, тогда плати джизью, она вдвое больше. Иначе сожжем машину, потом магазин…