Путешественник. Том 2. Сокровища поднебесной - Гэри Дженнингс

Но особенно я был поражен устремлениями и настойчивостью одного крестьянского паренька, которого здесь встретил. Большая часть местного населения была тогда безграмотна и до сих пор продолжает таковой оставаться, но этот парень каким-то образом выучился читать и решил вырваться из нищеты; он начал брать на время книги, чтобы их изучить. Поскольку парнишка не мог пренебрегать своей работой по хозяйству — он был единственной опорой престарелых родителей, — то привязывал книгу к рогам своего быка и читал ее в то время, когда вспахивал поле. Ночью из-за того, что в этой семье не могли себе позволить даже масляного светильника, он читал при свете светлячков, которых насобирал днем в бороздах.

Я не собираюсь утверждать, что все хань в Манзи были воплощением добродетели и всевозможных талантов. Я видел также и вопиющие проявления глупости и даже безумия. Однажды мы остановились на ночь в деревне, где отмечали какой-то религиозный праздник. Повсюду раздавались музыка и песни, люди танцевали, яркие огни загорались так часто, что тьма ночи отступила перед громом и вспышками «огненных деревьев» и «пламенных цветов».

Центром всего этого праздника был стол, установленный на деревенской площади. Он просто ломился от подношений богам: образчиков лучших продуктов сельского хозяйства, бурдюков с pu-tao и mao-tai, тушек забитых поросят и ягнят, прекрасно приготовленных яств, красивых ваз с цветами. Среди всего этого изобилия имелся промежуток: в центре стола было зачем-то вырезано отверстие. Все жители деревни, один за другим, залезали под стол и просовывали в это отверстие голову, на какое-то время застывая в нелепой позе, а затем вылезали, освобождая место для следующего. Когда я в изумлении поинтересовался, что все это могло означать, мой писец спросил кого-то, а потом объяснил:

— Боги посмотрят вниз и увидят все приношения, которыми их осыпали. Среди приношений есть и головы. Поэтому каждый житель деревни уходит уверенный — боги увидели, что он уже умер, и теперь вычеркнут его имя из своего списка смертных, которых они должны поразить болезнями и страданиями.

Помнится, я тогда не сдержался и рассмеялся. Но мне пришло на ум, что, как бы глупо эти люди себя ни вели, они, по крайней мере, демонстрировали свою глупость весьма остроумно. После того как я некоторое время пробыл в Манзи, я не переставал восхищаться бесчисленными примерами мудрости хань, а испытав скорбь от столь многочисленных примеров их глупости, я со временем пришел к следующему заключению. Хань обладали изумительным умом, усердием и воображением. Но у них имелся один серьезный недостаток: они слишком часто растрачивали эти способности на фанатические обряды своих религиозных верований, которые казались мне просто ужасающе бессмысленными. Если бы хань не были столь озабочены своими идеями благочестия и не так стремились отыскать «мудрость вместо знания» (как однажды пояснил мне придворный математик), то, думаю, эта нация могла бы вершить великие дела. Если бы они не падали все время почтительно ниц — положение, к которому их призывали одна правящая династия за другой, — хань вполне могли бы и сами к этому времени уже стать правителями всего мира.

Крестьянский паренек, с которым я разговаривал до этого, тот самый, чьей предприимчивостью и старанием я так восхищался, сильно упал в моих глазах, когда мы продолжили наш разговор. Вот что он рассказал мне через моего писца:

— Моя страсть к чтению и сильное желание выучиться могут причинить страдания моим престарелым родителям. Они способны расценить мои устремления как чрезмерную заносчивость…

— Но что же плохого в стремлении к знаниям?

— Мы следуем учению Конфуция, а одна из его заповедей состоит в том, что человек низкого происхождения не должен осмеливаться возвышаться над предписанным ему положением в этой жизни. Однако относительно того, что я делаю, мои родители все-таки не возражают, потому что чтение дает мне возможность также доказать свое сыновнее благочестие, а другая заповедь Конфуция гласит, что родителей надо почитать превыше всего. Поэтому, поскольку я каждую ночь так стремлюсь заняться своими книгами и светляками, то удаляюсь спать первым. Я заставляю себя лежать на своей подстилке совершенно неподвижно, пока читаю, так, чтобы все москиты в доме могли свободно сосать мою кровь.

Я моргнул и сказал:

— Ничего не понимаю.

— Видите ли, к тому времени, когда мои престарелые родители устроят свои старые тела на подстилках, москиты уже напьются крови и не будут им досаждать. Да, мои родители часто хвастаются этим перед нашими соседями, я служу примером всем остальным сыновьям.

Я произнес недоверчиво:

— Изумительно. Старые глупцы хвастаются перед соседями тем, что ты позволяешь москитам съесть себя заживо, а не тем, что стремишься улучшить свою жизнь?

— Ну, одно дело деяния того, кто послушно следует заповедям Конфуция, тогда как…

Я только и сказал:

— Вах! — А затем отвернулся и пошел от него прочь. Родитель, который настолько равнодушен ко всему, что не способен даже сам прихлопнуть москитов, похоже, не заслуживает уважения, а его капризы — внимания или же того, чтобы его оберегали. Поскольку я христианин, то ни в коем случае не ставлю под сомнение преданность отцу и матери, но нельзя же возлюбить в этом мире одних только своих родителей и никого больше. Будь так, ни у одного сына на свете никогда бы просто не оказалось времени и возможности произвести собственного сына, который бы его почитал.

Этот Конфуций (или Кун-цзы), о котором говорил парнишка, был древним философом, основателем одной из трех основных религий хань. Эти три религии хотя и делились на многочисленные соперничающие и враждующие секты, но при этом между собой сильно перемешались. Они также переплетались с остатками других мелких культов — поклонение богам и богиням, демонам и демоницам, духам природы, древним суевериям, однако основных религий здесь все-таки было три: буддизм, даосизм и конфуцианство.

Я уже упоминал о буддизме, который заключался в избавлении человека от неподвижности этого мира путем постоянных перерождений и устремления к забвению в нирване. Я также упоминал о даосизме. «Дао» обозначает «путь», и на пути этом человек надеется слиться с окружающим его миром и счастливо жить с ним в гармонии. Заповеди же конфуцианства имеют меньше отношения к «сейчас и после», чем к «раньше». Говоря проще, последователь буддизма заглядывает в пустоту будущего. Последователь даосизма старается насладиться полным событий настоящим. Приверженец конфуцианства имеет дело преимущественно с прошлым, старым и мертвым.

Конфуций проповедовал уважение к традициям, и именно на традициях и основаны его заповеди. Он предписал, чтобы младшие братья почитали старших, жена — своего мужа, все почитали своих родителей, те же, в свою очередь, — старейшин общины и так далее. В результате этого наибольшего почитания удостаивались не лучшие, а старейшие. Человек, который одержал победу над свирепыми чужаками или же достиг какого-либо высокого положения, ценился гораздо меньше, чем какая-нибудь репа, которая росла себе спокойно и ничего не делала, просто долго просуществовала и дожила до древнего возраста. Всего того уважения, что по праву принадлежит самым искусным, удостаивали прозябающую древность. Я не считал это разумным. Я знал достаточно старых глупцов — и не только среди жителей Манзи, — чтобы понять, что возраст отнюдь не является залогом неизбежной мудрости, гордости, авторитета или достоинства. Годы не могут дать этого. Прожитые годы должны быть наполнены опытом, знанием, достижениями и преодолением трудностей. А далеко не каждый человек может этим похвастаться.