Советско-Вьетнамский роман - Андрей Игоревич Фальков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, дверь распахнулась… На пороге, в совершенно неурочный час, возник доктор. За ним в палату шагнул Шульц.
– Здравствуйте, товарищи! – бодро приветствовал он Фан Ки Ну и Кашечкина.
Фан Ки Ну встала. Кашечкин скинул простыню и сел на койке. Маленький доктор, мелко семеня, подбежал к нему и, встревожено лопоча, попытался уложить обратно.
– Как самочувствие, лейтенант?
– Уже намного лучше!
– Замечательно. Вот и доктор говорит, что ты очень быстро поправляешься, и что он тебя очень хорошо лечит.
Фан Ки Ну перевела. Доктор закивал.
– Поэтому мы хотим перевести тебя в гостиницу и поселить с нашими военными специалистами.
– Меня? Зачем? Мне и здесь хорошо, – Кашечкин с тоской посмотрел на Фан Ки Ну.
– Доктор говорит, что ему надо восстановить энергию, – перевела Фан.
– Восстановим, – согласился Шульц, – при помощи военно-полевой кухни.
– И еще мази нужны! Доктор беспокоится, что нужны специальные мази.
– И мази возьмем. – Шульц бесцеремонно сгреб со стола все коробочки.
– Доктор говорит, что нельзя доверять завершающий этап лечения несведущему человеку, а он не может отлучаться из госпиталя.
– Наталья Ивановна – замечательный доктор.
– Но, Герман Генрихович… – начал было Кашечкин.
– Лейтенант Кашечкин! – резко оборвал его Шульц. – Вы прекрасно знаете положение об ограничении нежелательных контактов. Устроили тут лазарет, когда обстановка такая напряженная! В посольстве долечат.
Кашечкин снова сел, уже молча, и наблюдал.
– Какие мази нужны? – Шульц вынул из мешка одну баночку, открыл, понюхал и поморщился. Затем он обратился к Фан Ки Ну.
– Ты ведь в Дружбе народов на медицинском училась?
– Да, – Фан Ки Ну кивнула.
– Отлично. Тогда подробно узнай у доктора, чем и как надо мазать. В общем, хорошенько все выясни. И займи внимание доктора.
– А она со мной поедет, в посольство? – еще не веря в продолжение счастья, спросил Кашечкин.
– Доктор говорит, тебе какой-то массаж нужен. Вот она и будет делать. Наталья Ивановна не против. Наталья Ивановна! – Шульц громко крикнул в сторону открытой двери.
Врач вошла и, не говоря ни слова, кинулась ощупывать Кашечкина.
– Здесь болит? А здесь? А здесь? А что это за гадость на вас намазана?
– Как его состояние? – перебил Шульц.
– Транспортабелен. Осталась реабилитация.
– Вот и замечательно, – кивнул Шульц, – берем его с собой.
– А что это у вас? – врач увидела в руках Шульца мешочек с мазями.
– Думаю, это не повредит.
– Я тоже так думаю, – неожиданно смягчилась Наталья Ивановна.
– Доктор хочет проконсультировать вас, как завершить курс лечения, – обратилась к ним Фан Ки Ну.
– Он, меня… – выдохнула Наталья Ивановна, но Шульц, крепко взяв ее под локоть, уже оттеснял к двери.
– Одевайся быстрее, – кивнул он Кашечкину, и добавил в сторону Фан Ки Ну:
– А вы внимательно выслушайте доктора и помогите лейтенанту добраться до машины. Мы будем там.
Он подхватил Наталью Ивановну, и они проследовали в коридор. Кашечкин начал торопливо одеваться.
Кашечкину, хоть и выздоравливающему, но все же инфицированному, выделили отдельный номер в гостинице для советских специалистов. Наталья Ивановна лично взялась за него, выставив из комнаты и Фан Ки Ну, и Шульца. Однако ее рвения хватило ненадолго – дел в миссии было много, и она успевала только дважды в день проделать необходимые процедуры. А потому, скрепя сердце, уступила остальное время маленькой трудолюбивой Фан Ки Ну. Фан начала хлопоты с того, что переставила все вещи. Затем она отнесла куда-то половичок, присланный Натальей Ивановной, и застелила весь пол мягкими соломенными циновками. На самую лучшую циновку она кинула маленькую подушечку, уселась на нее и гордо осмотрела комнату, посередине которой на деревянной кровати лежал лейтенант Кашечкин. Порядок был восстановлен.
С переездом в гостиницу для Фан Ки Ну значительно прибавилось дел. Больничной обслуги не было, и Наталья Ивановна согласилась передать в ее руки все хозяйственные хлопоты. Хотя Кашечкин быстро поправлялся и уже уверенно ходил, но в столовую его пока что не пускали по каким-то санитарным соображениям. Фан Ки Ну приходилось носить еду прямо в комнату. Кашечкин сразу разрешил ей забирать часть риса, который он не любил, и Фан Ки Ну с благодарностью носила его домой, своему маленькому сыну. Она ходила в библиотеку посольства и приносила Кашечкину книги, которые тот с удовольствием читал.
Кроме чтения, Кашечкин развлекался написанием писем. Он написал их уже много, целую стопку, и аккуратно сложил в ящик стола. Письма в Союз шли очень долго, часто терялись, и отправлять их не было никакого желания.
Однажды Кашечкин, презрев запреты, в момент, когда его никто не видел, выбрался в садик за гостиницей, срезал зеленый стебель бамбука и поставил его в воду. На следующий день Фан Ки Ну чуть было не выкинула эту композицию, но Кашечкин объяснил, что это подарок, специально для нее, и что он всегда дарит красивым девушкам цветы. Фан Ки Ну вспомнила Москву, общежитие, вспомнила подарки друзей-студентов и растрогалась. Она сказала, что это очень хороший съедобный бамбук, и она возьмет его с собой. Кашечкин разомлел от счастья и, окрыленный успехом, повторил свою вылазку. На следующий день Фан Ки Ну увидела целую оранжерею из побегов бамбука, листьев пальм и папоротников, воткнутых в бутылки. Она вздохнула и, выказывая признание, аккуратно расставила их под окном, возле своей циновки.
– Спасибо, Вася, – прощебетала она тонким голоском и поклонилась. – Но больше не выходи, а то скажут, что я не доглядела.
– Ничего страшного! Наталья Ивановна сказала, что мне с завтрашнего дня уже можно будет выходить на улицу, а через неделю вообще вернуться на батарею.
– Да. И мне придется ехать. – Фан Ки Ну вздохнула.
– Жаль расставаться. Но ничего не поделаешь, это долг воина.
– Да, это долг, – подтвердила Фан Ки Ну.
Она достала из тумбочки коробочку с плотной крышкой из отрезка бамбука, открыла и понюхала.
– Это наша мазь. Тха-чурна. Доктор Тхиеу сделал ее специально для вас и велел растирать мазью ноги. Он сказал, что от этого кровь станет теплее.
– Спасибо. – Кашечкин грустно вздохнул и взял коробочку. Медицинские снадобья уже сидели у него в печенках, а пахнущие с чудовищной