Подражание королю - Светлана Климова

Его двенадцать соток лежали на склоне, обращенном на восток, и когда пробил час, проект был готов не только в его воображении, но и на бумаге, сметы составлены, разбивка произведена и траншеи под фундамент выкопаны. Первый блок лег в основание фундамента в сентябре прошлого года, и хотя осень и зима — для строительства время не самое благоприятное, в начале марта коробка без отделки была практически завершена. Постройка имела четыре этажа с фасада, со стороны пруда, и три с тыла. В цокольном этаже размещался гараж на два бокса, хотя Сергей Романович и не имел машины, а под ним, в толще склона, — просторный сухой подвал, где уже начали монтировать отопительную систему, без которой нечего было и думать начинать отделочные работы. Строение должна была венчать острая, как у швейцарских шале, кровля под австрийской черепицей, и ее очертания начали уже вырисовываться.

Подрядчик наезжал на участок два-три раза в неделю, проводил замеры, осуществлял доставку материала и расчеты в соответствии со сметой. В остальном работа продвигалась как бы сама собой, потому что бригада, собранная подрядчиком, оказалась практически универсальной. Она состояла преимущественно из инженеров-строителей и мастеров высшей квалификации, уже поработавших в столице на современных объектах и успешно конкурировавших с турками и югославами.

К тому же Сергей Романович платил лучше и регулярнее.

Именно сейчас, катастрофически опаздывая, он острее, чем обычно, пожалел об отсутствии собственных «колес». Но с этим не следовало спешить.

Швырять деньги на ветер, покупая рухлядь, которая была бы, так сказать, по карману рядовому сотруднику прокуратуры, он не хотел. Всему свое время, он должен оставаться стерильно чист, а давно облюбованный им джип «мерседес» слишком бросался в глаза.

Терпение вообще было его сильной стороной. Еще осенью он переоформил участок и строение на имя двоюродного брата, сделав это так юридически ловко, что даже в случае полной катастрофы братец не смог бы распорядиться ни единым кирпичом из его собственности…

В половине шестого его подобрал с обочины владелец зеленой «тройки» с некрашеным крылом, согласившийся за четвертную доставить следователя Трикоза до самого места.

К шести я наконец освободился, поставив последнюю точку в последнем из восьми протоколов изъятия образцов для экспертного исследования. Распечатав их в нужном количестве экземпляров, я выключил машину и торопливо оделся. Времени у меня было ровно столько, чтобы успеть купить еды для Сабины, обернуться в больницу и обратно и как раз угадать к прогулке со Степаном. Поэтому я даже не стал задерживаться, чтобы выяснить, не изменилась ли точка зрения моей суровой однокурсницы на случайные добрачные связи.

Во Второе травматологическое я влетел, имея в руках пару пакетов, нагруженных чем Бог послал по дороге, и с первого взгляда мне показалось, что Сабины тут нет. Я на секунду растерялся. Однако она была на месте — укрытая чуть ли не с головой тощим больничным одеялом, она лежала, отвернувшись лицом к стене и как бы отгородившись от всего мира.

На мое появление не последовало никакой реакции. Я выгрузил содержимое пакетов на тумбочку, стараясь не производить лишнего шума, когда с доски посреди палаты до меня донесся компетентный голос:

— Сабина Георгиевна не спит.

— Благодарю, — сказал я. — Уже убедился. Сабина откинула одеяло и села, напряженно выпрямив спину. Лицо ее горело, глаза нехорошо блестели.

Первыми ее словами были: «Здравствуйте, Ежи! Ну и в историю же вы меня впутали!»

Я сел и смирно сложил руки на коленях, внутренне готовясь возражать и доказывать; вместо этого Сабина вдруг обхватила руками плечи и сказала:

— Давно я не чувствовала себя так отвратительно. — Я промолчал, ожидая продолжения, и оно последовало. — Сегодня у меня побывал этот ваш, как его…

Сергей Романович. И я сообщила ему все, что считала нужным. И вот что я вам скажу, Егор. Во-первых, несмотря на то что все сказанное мной он тщательно занес в протокол, он мне не поверил. Во-вторых, все время, пока мы говорили, мне казалось, что я вот-вот отдам Богу душу. По-настоящему. И наконец, в-третьих: этот человек мне очень и очень не понравился. Моя бы воля, я бы ему не доверила даже дачный нужник.

— Сабина! — воззвал я. — Вам необходимо успокоиться. Это просто нервы.

Трикоза я знаю; он, конечно, не гигант мысли, но зануда и чрезвычайно исполнителен. Из тех, кто способен бесконечно копаться в мелочах и дотошно выпытывать, пока человек не полезет на стенку от злости. Все это я испытал на себе в свое время. Это вас, видимо, и раздражило.

— Ну уж нет! — отрезала Сабина. — Ничего подобного я как раз и не заметила. Наоборот, ему было совершенно наплевать на то, что я говорю, да и вопросы он задавал самые поверхностные.

— Странно, — сказал я. — Это на него не похоже.

— Не знаю. — Сабина потянулась к тумбочке и налила себе нарзана. Взгляд у нее теперь был совершенно отсутствующий. — Мне кажется, я совершила большую ошибку. Просто грандиозную. И не пытайтесь меня переубеждать…

Я и не пытался. В палате я провел не более получаса, больше ничего не добившись от больной Новак. В конце концов она велела мне сунуть все принесенное в холодильник, сославшись на полное отсутствие аппетита, и стала торопить к Степану.

Сопротивляться было бессмысленно. Кроме того, я остро нуждался в полноценном сне. Я уже предвкушал, как, накормив пса, вытянусь на своих не слишком свежих простынях, негромко включу музыку и плавно отъеду в область, где подсознание играет в свои странные игры — без нашего участия. Ночной сторож, которого еще предстояло опросить, подождет до утра. Деваться ему некуда.

Из троллейбуса я вышел в крайне мрачном расположении духа. Трусцой преодолев сумеречное и сырое пространство, разделявшее остановку и наш дом, я ввалился в подъезд и обнаружил на вахте Полицая Кузьмича, занятого рукоделием.

Грубыми стежками Кузьмич прихватывал оторванный карман своего вохровского бушлата, от усердия усы его стояли дыбом. При виде меня он, по обыкновению, заерзал и ехидно заметил:

— Вишь, учусь гладью! — И добавил в рифму.

— Так держать, Кузьмич, — одобрил я. — Когда нас всех отсюда вытурят, откроем фирму. Всю страну оденем в бушлаты от Кузьмича.

Мой напарник отложил цыганскую иглу и закурил «Приму». И тогда я спросил:

— Как там двадцать четвертая? Кузьмич испытующе осмотрел меня и ответил вопросом на вопрос:

— Между прочим, собаку-то им вернул? Породистая как-никак…

— А что, интересовались? — удивился я.

— Ни Боже мой, — отвечал мой коллега. — Им, видать, теперь не до собак.

С утра носятся как угорелые. Включая и мальца.

— Ну-ну, — буркнул я, направляясь к лифту с невозмутимым видом. — Тихой ночи тебе, Кузьмич!