Темные Тропы - Мэтью Гэбори

На секунду он закрыл глаза и увидел во тьме лица Шенды, Чана и даже Фареля, соединенные вместе. Он любил их всей душой, они были его опорой, его корнями… Каждую секунду он боялся их потерять, потому что однажды он уже потерял ту, которая значила для него больше всего на свете. Хотя он и принял смерть своей матери как неизбежность, ощущение того, что он не сумел ее защитить, накрепко засело в нем; и в эту самую минуту в этом маленьком трактире он страшился вновь открыть свое сердце, отдаться душой и телом нетронутому братскому чувству, какое он испытывал к капитану Соколу. Страшился еще и потому, что не хотел вновь потерять его.

– Прости меня, капитан, – тихо сказал он.

– За что?

– Я не поблагодарил тебя за то, что ты здесь, рядом со мной.

– Пустяки, – пробормотал заметно смущенный капитан.

– Мне хотелось бы познакомить тебя с моими спутниками, – расщедрился Януэль.

– Я не знаю…

– Ты хочешь остаться в тени?

– Ты не дал мне времени об этом сказать. Есть некоторые важные детали, в которые я должен тебя посвятить.

– Я тебя слушаю.

– Прежде всего, у меня есть для тебя вот это. Он знаком подозвал к себе одного из каладрийцев.

Монах-воин подошел к их столу и положил на него нечто завернутое в черный шелк и формой напоминающее меч.

– Мне дала его твоя мать, – сказал Сокол. – Ей хотелось, чтобы его передал тебе именно я, когда сочту тебя способным владеть. им. Когда я уходил от вас, то засомневался, забирать ли его с собой, но потом… я сказал себе, что у меня будет предлог в один прекрасный день вернуться к вам. – Он положил руку на шелк, скрывавший оружие, и продолжил: – Я предполагаю, что этот меч ей доверили Волны. Я улучил момент показать его кузнецам ордена, и все сошлись на том, что фактура его… уникальна. Иными словами, я думаю, что это один из мечей Сапфира.

Януэль почувствовал спазм в горле и сглотнул слюну. Легенда о Сапфире была неотделима от истории Миропотока. В ней упоминались пять мечей, выкованных первыми людьми, пять мечей, закаленных в первобытных ручьях и ставших вместилищем Разящего Духа. Каждая битва Истоков разрешалась от бремени Разящим Духом – таинственной сущностью, которая вбирала в себя грохот, свирепость и силу этих титанических столкновений между Хранителями.

Легенда…

– Я знаю, о чем ты думаешь, – серьезно сказал капитан. – И уверяю тебя, что легенда не лжет. Твоя мать предупредила меня: всякий, кто помимо тебя попробует воспользоваться этим мечом, рискует неминуемо от него погибнуть. Один друг попытался… Его буквально искромсало невидимой силой изнутри на мельчайшие части в тот же миг, едва он сжал рукоятку. Останки рассеяло по всей округе. Все, что осталось от него, я схоронил в ларце размером с мой кулак, и с той поры я уже никогда не пытался проникнуть в тайну этого меча. Я считаю, что только Волна вправе им владеть. Волна или избранник, то есть ты. – Он умолк и прошелся рукой по скрытому контуру оружия. – По крайней мере я надеюсь, что это так, – добавил он с легким беспокойством. – Я полагаюсь исключительно на суждение твоей матери. Если она ошибалась, ты умрешь.

Януэль кивнул. Его ладони были влажны.

– Я ничего не знаю о его могуществе, – заверил капитан. – Я не знаю, существует ли в действительности Разящий Дух, или он давно уже умер, за неимением возмолсности служить владельцу, и будешь ли ты в состоянии в противном случае подчинить его себе. Дело тут, должно быть, в том, что этот меч живой. Я это услышал, малыш. Когда им завладел мой покойный друг, я услышал вздох, как будто исходящий от тысячи Грифонов. Он был как шорох, казалось выходивший из земли, и от него обезумели все животные в округе и чуть было не рухнула соседняя ферма. Я знаю только одно, Януэль. Мне было поручено сторожить этот меч, пока не придет его час. Мне кажется, он настал.

Януэль благоговейно коснулся бахромы, отсрочивавшей край ткани, и раскрыл оружие. Меч обнажился. В нем было более двух с половиной локтей в длину, и, судя по размеру рукоятки, он был двуручным. Лезвие слегка загибалось к концу и было прорезано наискось бегущими миниатюрными бороздками, в которых струилась голубоватая влага, подчиненная закону челночного движения.

– Первичные струи… – шепнул Януэль. Искусно вырезанная головка эфеса воспроизводила нескольких Хранителей, сплавленных воедино и увенчанных господствующим над ними Фениксом, чье пламя обвивалось вокруг рукоятки. Невероятной древностью веяло от четырех ее ответвлений тончайшей работы, параллельных лезвию. Четыре рукоятки для четырех других мечей Сапфира.

Януэль осторожно провел пальцем по кромке меча. Бесценное изделие, дошедшее из глубины веков, хранило отдаленный шум титанических битв, предшествовавших рождению Миропотока. Ни на единый миг не пришло ему в голову усомниться в словах матери… Его рука на секунду зависла над гардой. Он взглянул на капитана и понял, что стоит перед последним испытанием, с которым свершится признание его законным наследником Волн.

Он медленно выпрямился и один за другим сомкнул свои пальцы на рукоятке. Холодное прикосновение стали заставило его вздрогнуть. Его рука скользнула в гарду, как в литейную форму, и он закрыл глаза.

Ничто не изменилось в первый краткий миг. Он услышал свистящее дыхание капитана, смутный шум улицы, беспокойное покашливание монаха-воина. Затем, без малейшего сигнала об опасности, его душу затопила некая сущность, подобная внезапному могучему приливу. У него вырвался глухой вопль, и он отпрянул назад, не в состоянии удержать эту психическую волну, которая обрушилась на его сознание с неслыханной силой.

Его мускулы напряглись, как струны, готовые лопнуть. С его сжатых губ сорвался пронзительный стон. Разящий Дух воплотился в темном ревущем потоке, излился в его мозг, заполонив собой мысли.

И немедленно на пути захватчика встал Феникс Истоков. Обе сущности застыли в неподвижности, изучая друг друга, как дикие звери над спорной добычей. Оконечность потока горделиво поднялась и, подобно змее, заколебалась волнами.

Соперничество восходило ко временам первобытного хаоса, противостояния между двумя стихиями Истоков. Остолбеневший Януэль понял, что ему не выжить, если они решат сразиться на арене его души. Ценой чудовищного усилия он вырвался из когтей охватившей его боли и, презрев опасность, встал между Хранителем и Разящим Духом. Он представлял собою не более чем крошечную фигурку у подножия гигантского потока, отливающего сапфиром, и огненной птицы, охваченной пожаром гнева. Ослепленный их скрестившимися лучами, он понял, что только двойное право наследия, исходящее и от Завета, и от Волн, может дать ему шанс скрепить договор о ненападении между обеими стихиями.

Человек воды и огня.

Сын Волны и фениксийский подмастерье.

Его голос возвысился, как в молитве. Вдохновленный Заветом, он от своего имени приказал обеим сущностям заключить священный союз. Он предложил пламени Феникса смириться с темной водой первобытных ручьев. И приказал Разящему Духу открыть русло своего потока для огненных языков Хранителя.