Гибель богов - Иван Апраксин

– Отрицаюсь.

– Даешь ли Богу обещание доброй совести?

– Даю.

– Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа…

С этими словами епископ надавил мне на плечи и погрузил с головой в воду.

Когда спустя секунду я поднялся, то услышал слова: «Не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести…»

Те же два дьякона помогли мне подняться из воды. Струи стекали с меня на мраморный пол, я оставлял следы босых ног на полу. Старый епископ шагнул ко мне и, прижав одной рукой к себе, вознес другую над моей головой.

– Да благословит тебя Господь! – услышал я дребезжащий старческий голос Анастата. – Да презрит на тебя Господь светлым лицем Своим. Да пошлет тебе Господь мир!

Следом за мной в воду полез муромский князь. Овтаю вода доходила до живота, и епископу пришлось просить его сильно согнуть колени во время погружения. Спустя минуту нареченный в христианстве новым именем Илья Муромец снова, уже мокрый, встал рядом со мной.

Затем крестились остальные дружинники, изъявившие желание последовать примеру своих князей. Из баптистерия они выходили присмиревшие, с серьезными выражениями лиц. Они утирали воду, текущую по лицам, и я видел, что настроение их изменилось. Теперь они уже не думали о том, что участвуют по прихоти князя в каком-то шутейном действе. Нет, благодать Святого Духа, сошедшая на них во время крещения, дала многим понять – это навсегда, это поворот в личной жизни и поворот в истории. Прежнее должно быть оставлено…

«Оставь теперь, – сказал Иисус Иоанну Крестителю во время крещения. – Ибо так надлежит нам исполнить всякую правду».

Вот, мы совершили всякую правду в тот день, и я рассказал о своем крещении.

Любава подошла ко мне сразу после совершения таинства. Ее сопровождал архонт Херсонеса, который совершенно перестал понимать, что происходит вокруг него. Человек он был немолодой, и мне отчасти даже жалко было этого полного заспанного грека, чья жизнь протекала так мирно и скучно до самого недавнего времени. Теперь же голова у архонта пошла кругом. Не успел он переварить известие о том, что победитель – киевский князь желает принять святое крещение, как поступило новое известие – в городе находится сама сестра императора Анна.

Понимал ли несчастный архонт, что принцесса Анна – никакая не Анна, а бывшая рабыня славянка Любава? Конечно, понимал. Архонт был неглупый человек, и уж никак не сумасшедший. Но что ему оставалось делать?

Ведь киевский князь объявил, что собирается жениться на этой женщине, как на сестре императора Василия, в знак вечного мира и дружбы. А вдруг императору будет угодно признать ради политического интереса эту женщину своей сестрой? А что? Вполне возможно: архонт допускал такой вариант развития событий. Император хочет усмирить Русь и дружить с нею? Да, это всем известно. А тут подворачивается такой отличный случай. Даже не нужно посылать собственную сестру в лапы киевскому князю, раз он уже нашел кого-то.

Любава обняла меня, прижалась к моей влажной груди.

– Бог да благословит тебя, Солнышко, – прошептала она мне на ухо. – Ты станешь хорошим христианским государем. Я буду любить тебя всю мою жизнь.

Я оглянулся и увидел, что все смотрят на нас с Любавой. Еще бы, это ведь тоже историческое событие: принцесса Анна поздравляет своего жениха с крещением. Впереди всех остальных стояла группа из трех человек, которые, глядя на нас, улыбались. Это были Добрыня Никитич, Илья Муромец и Алеша Попович. Оглядев их, я пожалел о том, что нет фотоаппарата – отличный получился бы снимок на память…

– Завтра будет причастие, – сообщил епископ Анастат, когда после богослужения мы все вышли из собора. – Вам всем обязательно нужно быть. Сначала исповедь, а затем – первое в вашей жизни причастие. – Потом повернулся к Алеше Поповичу и, по отечески тронув его за плечо, спросил: – Ты хочешь, чтобы я рукоположил тебя диаконом? Это можно будет сделать завтра после причастия. Ты вернешься на Русь и станешь служить в Киеве, как твой отец.

Юноша, не ожидавший такого вопроса, замялся. Кровь бросилась ему в лицо, он молчал.

– Так что? – повторил Анастат. – Я готов сделать это ради твоего погибшего отца-мученика и ради твоей страны. Уверен, что ты станешь со временем хорошим священником.

– Я хотел бы стать хорошим воином, – вдруг выпалил Алеша в ответ. – Ваше преосвященство, я не ощущаю в себе духовных сил для пастырского служения. Мне бы на коня и в бой. Тем более что я уже попробовал свои силы – у меня неплохо получается. Воины ведь тоже нужны Церкви и родине?

– Нужны, нужны, – вставил Добрыня. – У парня и вправду хорошая твердая рука. Я сам видел, как он управляется с мечом, так что пусть станет воином.

Потом Алеша очень жалел о том, что ответил отказом старому епископу. Не потому, что передумал и захотел стать священнослужителем, а по другой причине.

Этой ночью Анастат умер в своей постели.

Его нашли мертвым утром, когда служанка пришла будить хозяина. Старый епископ лежал спокойно, смиренно и молитвенно сложив руки на груди. Его лицо выражало полное удовлетворение.

В таких случаях говорят: «Хорошо, что не мучился. Хорошая смерть».

А я стоял над мертвым телом и думал о том, что Николай Константинович Апачиди вовсе не умер, а вернулся в 1890 год, откуда был в свое время взят. Он вновь стал молодым, и ему предстоит долгая интересная жизнь. В конце концов, разве такое невозможно? Ведь он выполнил возложенную на него миссию и, значит, заслуживает награды.

Я думал об этом напряженно, потому что это же самым непосредственным образом относилось и ко мне. А что станет со мной, когда я тоже исполню свою миссию? Я умру? Но это значит, что я вернусь назад…

Отсюда вытекали два вопроса. Первый вопрос – когда неведомое Нечто сочтет, что моя миссия в этом мире выполнена? И второй, оказавшийся куда более интересным: а хочу ли я возвращаться назад?

Вот этого я от себя не ожидал. Еще недавно я с замиранием сердца и отчаянием думал о том, что никогда, никогда мне не удастся вернуться назад, в свою жизнь, в Москву двадцать первого века. Я думал, что это невозможно.

Но сейчас я уже знал, что это возможно. Во сне Анастату сообщили о том, что он будет депортирован, а теперь, спустя всего пару дней, он умер. Мне было ясно, что означает эта внезапная тихая смерть в своей постели. Это означало переход.

Такое же возможно и со мной, теперь я получил этому подтверждение. Труп Анастата служил тому доказательством.

И что же? Хочу ли я этого так же, как прежде?

Вернуться в Москву, вновь работать врачом на «Скорой». Ездить на отдых в Турцию, со временем купить подержанный, но вполне исправный «Форд». Жениться на фельдшерице, с которой познакомлюсь когда-нибудь на работе. Или на докторше-терапевте. Она будет маленькая, голубоглазая. Я познакомлюсь с ее родителями, мы вместе будем ездить на дачу…