Саботаж - Артуро Перес-Реверте

– Вам в самом деле интересно?

Эдди повела голыми плечами:

– У вас еще остались ваши фамильные «гаваны»?

После кратчайшего колебания он вытащил из кармана «монтекристо» среднего размера и, осторожно проколов закругленный кончик, протянул ей. С сигарой в зубах Эдди наклонилась, ожидая, когда поднесут огня. Льдисто-синие глаза сквозь сигарный дым упорно и неотрывно всматривались в лицо Фалько.

– Может быть, – ответила она, словно итожа свои размышления. – Может быть, мне и впрямь интересно.

– Ну прекрати! – со смехом воскликнул Баярд. – Не вгоняй нашего друга в краску.

– Мне кажется, это едва ли возможно.

Фалько вытащил портсигар. Недомогание его вроде бы прошло, и потому он сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Выпустил дым, взглянул на Марию Онитшу и потом с холодной улыбкой повернулся к Эдди:

– Мне приходилось спать с такими женщинами.

– За деньги или так?

Фалько не смутился.

– За деньги, конечно, – сказал он с полным спокойствием. – И с такими женщинами, как вы.

– В самом деле?

– В самом. А иногда – с теми и другими одновременно.

– Бо-оже мой… И как же вы платите за женское мясо? За килограмм?

– За тонну. Предпочтение отдаю плотному и потному.

– И черному?

– Да.

– Как вульгарно.

– Да.

– И как самодовольно.

– И с этим не поспоришь.

– Отлично! – засмеялся Баярд.

Эдди сохраняла невозмутимость, хотя Фалько не пропустил бы даже легчайшее вздрагивание ее ресниц.

– Любопытно. И что же вы даете взамен?

– По-разному, – он не спеша затянулся. – Когда горстку фиников, когда – жемчужное ожерелье или уместную улыбку. Зависит от колебания цен на рынке.

– Мне кажется, вы переоцениваете ценность своей улыбки.

– Это мое единственное достояние.

Эдди продолжала смотреть на него с ледяной пристальностью:

– Вы сказали, что управлялись с двумя женщинами за раз?

– И чудесно управлялся. – Фалько кивнул на Баярда, который получал от диалога большое удовольствие. – И если бы не безмерное уважение, которое я питаю к Лео, предложил бы и вам испробовать.

Баярд расхохотался:

– Не вздумайте! Иначе – дуэль на рассвете.

У входа возникла какая-то сутолока, и разговор прервался. Публика устремила туда любопытные взгляды. В зал вереницей во главе с Тони Акажу, хозяином заведения, вошли несколько человек: дамы в вечерних туалетах, их спутники – в темных костюмах, и только один, рослый и широкоплечий, – в измятом коричневом пиджаке.

– Марлен Дитрих, – сказал Баярд.

– Ты посмотри, кто с ней.

– О нет, только не это! Опять Гейтвуд!

Акажу усадил новых гостей за стол у самой эстрады. Дитрих в жизни оказалась ниже ростом, чем на экране, но это никак не ослабляло впечатление, которое она производила. Актриса была в очень – пожалуй, чересчур – элегантном черно-серебряном костюме и вела себя как героини своих фильмов. Так же двигалась и так же курила, вправив сигарету в длинный мундштук. Она отчужденно поглядывала по сторонам, с нарочитой естественностью принимая восторг, светившийся в десятках устремленных на нее глаз. И приподнимала тоненькие дуги бровей, как будто говорила с Клайвом Бруком в вагоне «Шанхайского экспресса» или в «Обесчещенной»[53] утирала слезы юному офицеру, которому было приказано командовать ее расстрелом.

Гейтвуд заметил их издали. Вскинул руку, помахал приветственно, а вскоре поднялся из-за стола и направился к ним. Во рту он держал сигарету, а спиртным от него несло за метр.

– А-а, и вы здесь, – сказал он с довольным видом. – Пошли к нам?

– Уже поздно, Гэт, – сказала Эдди.

– Вам записан прогул. Вы не пришли на мою лекцию… – Он бросил окурок на пол. – Я говорил про Испанию. Народу было битком.

– У нас была назначена встреча.

Гейтвуд ткнул большим пальцем себе за плечо:

– Там Марлен. Узнали, наверно? Марлен!

– Да, мы видели, – сказал Баярд. – Что она делает в Париже?

– Снимается в очередном фильме.

– А-а.

– Мы с Немчурой подружились еще с тех пор, как плыли вместе на лайнере «Нормандия».

– Ты ее зовешь Немчурой? – удивилась Эдди.

– Ну а как еще ее звать? Она же немка, – сказал Гейтвуд, удивляясь, как можно не понимать очевидное.

– И она не обижается?

– Даже не думает. Она чудесная.

– Мы не сомневаемся.

– Пьет не хуже любого мужчины.

– Еще бы.

– Ну, так пересядете к нам или нет?

– Ладно, Гэт. Сейчас придем.

– Точно?

– Обещаю.

Американец уже начал подниматься, но тут ему в голову пришла идея получше. Он провел пальцем по усам. А потом протянул здоровенную ручищу, схватил бокал Эдди и выпил его одним глотком.

– Я сказал, что мы с ней большие друзья?

Эдди сквозь голубые кольца дыма глядела на него скучающе:

– Сказал, сказал.

Гейтвуд с интересом заглянул за вырез ее платья, улыбнулся Баярду и подмигнул Фалько. Очки он снял и сейчас потирал стекла о грудь рубашки.

– Я вас ей представлю, Педро, будете в восторге. Не пропустите такой случай.

– Игнасио, – ответил Фалько.

– Что?

– Меня зовут Игнасио, а не Педро. Забыли? Начо – для друзей.

– Да ладно. Какая разница, а? Вы, испанцы…

– Вы это уже говорили в прошлый раз – нас всех зовут одинаково. Но я – редкое исключение. Мне нравится, когда меня зовут иначе.

Гейтвуд взглянул на него зло.

– Приятель ваш что-то очень щепетилен, – сказал он Баярду.

– Ну, ты же знаешь, каковы испанцы.

– Да уж, мне ли не знать?! Не видал фотографию? Бобби Капа[54] снял, как я показываю республиканским солдатам, с какого конца заряжается винтовка. Я-то был на этой вонючей гребаной войне.