Глубина - Алма Катсу

Слова оказались больнее любого удара, который он получал от Дая.

– Тебе не нравится, чем я занимаюсь, но я делаю это для нас. – Лесли снова к нему приблизился. – Все это для того, чтобы мы выжили. Мы не сможем заниматься боксом всю жизнь. Не сможем зарабатывать тем, что получаем по башке. Я, например, не собираюсь сдохнуть на ринге, как старая кляча, все еще запряженная в повозку.

– Вся эта ложь, жульничество и мошенничество… Иногда мне кажется, что я тебя не знаю. Что я не могу тебе доверять.

А вот это уже был пушечный выстрел прямо в сердце.

– Как ты можешь так говорить? Обо мне? После всего, что я сделал…

Но Дай уже захлопнул за собой дверь, и Лес остался наедине с запахом его пота и помады для волос в крошечной комнате, заваленной рваной одеждой и вонючей селедкой: эти запахи стали напоминанием, насколько маленькой и безвыходной была их жизнь. Его жизнь в двух словах – извечные начинания и падения, как бы сильно он ни боролся. А он боролся так упорно, что выбивался из сил. Так упорно, что не собирался останавливаться, пока не рухнет замертво, как та кляча.

То, что он старался для них, – это была правда. Для них обоих. Разве не верх иронии, если это и станет причиной, по которой он все-таки потеряет Дая Боуэна? Ведь это его самый большой страх. Что однажды Дай наконец поймет правду – что Лесли Уильямс никогда не был достаточно для него хорош.

Когда глубокий кремовый шелк платья, украшенного стеклярусом и стразами, окутал ее распухшее тело, словно мягкие струи воды, Мэдди сцепила руки. Ночью кожа на них растрескалась после… После того, что она сделала, кожа стала сухой, несмотря на масло с ароматом примулы, которое Мэдди неоднократно в них втирала. К счастью, у нее была идеальная пара вечерних перчаток в тон одеянию, светло-ореховых, и бриллиантовое ожерелье под горло.

Она изучала свое лицо в зеркале, накрашенное так, чтобы скрыть круги под глазами. Ночь вышла очень долгой. От ночной рубашки, промокшей насквозь и пропахшей солью бассейна, разумеется, пришлось избавиться. Никто не должен был узнать, что случилось. А значит, когда Мэдди, мокрая до нитки, наконец взобралась по лестнице для прислуги, она тихонько вернулась в каюту, разделась, завернула испорченную ночнушку в наволочку, надела пальто (из простой коричневой шерсти – вышла неплохая маскировка), а затем выскользнула обратно и, выбросив позорный сверток за борт, проследила, как он растворился в темноте ночного океана. Все это отняло массу сил, да еще и на ужасном ветру, но дело было сделано. Все следы ее кратковременного помешательства сгинули. Если бы еще стереть их из памяти было столь же просто!

Когда Мэдди наконец добралась до постели, солнце уже показалось из-за горизонта. Мадлен натянула на глаза шелковую маску и провалилась в тяжелый, полный мучительных видений сон – ее душили соленые волны, вокруг плавало зловещее сияние огней бассейна, светящиеся шары, которые, если присмотреться, становились бледными лицами, кричащими «Помоги нам» или «Приди к нам». Потому как Мэдди ненадолго-таки присоединилась к какому-то всеобщему безу-мию, в этом она была уверена. Мэдди винила корабль: тесные каюты, невозможность сбежать от общества. Как будто живешь в улье.

Она проснулась лишь где-то днем, когда горничная пришла забрать поднос после обеда Джека. Сонная, сбитая с толку – а времени на подготовку к балу оставалось ужасно мало.

Речи о том, чтобы сослаться на головную боль и остаться в каюте, даже не шло. Асторы были вершиной социальной пирамиды, и Джек настоял бы на необходимости появиться на мероприятии, а отправиться без нее было бы слишком скандально. Ей придется присутствовать, хотя бы чтобы показать, что обществу матрон в Нью-Йорке ее не запугать, ведь она теперь миссис Дж. – Дж. Астор и получит все, что ей причитается.

Мэдди яростно втирала крем в руки. Что на нее нашло ночью? В ее собственном сознании причины были ясны, но заставить кого-либо еще понять… Невозможно. Она сыграла прямо на руку Аве и ее приспешникам, и если газеты пронюхают, то погубят ее окончательно и бесповоротно. Джек придет в ярость и, может, даже что-то с ней сотворит – ребенок там или нет, не важно.

Она справилась с последними пуговицами на платье самостоятельно. Мисс Бидуа нашла в третьем классе швею, и та трудилась над нарядом всю ночь, подготавливая к торжественному вечеру. Жаль, конечно, распускать платье на бедрах и талии, но всегда можно подшить обратно после рождения ребенка. Мэдди отметила про себя, что нужно записаться к леди Дафф-Гордон, как только та откроет свое ателье. Заказать несколько платьев специально для беременности. Англичанка, несомненно, придумает что-нибудь шикарное. Столько платьев для беременных так безвкусны, а Мэдди не хотела выглядеть как мешок с мукой. Важно держать марку, несмотря ни на что.

– Ты готов? – крикнула она мужу в гардеробной.

Если бы Мэдди могла что-то изменить в супруге, то это стала бы его дотошность относительно одежды. Джек одевался дольше, чем она. У него было больше одежды, чем у любой ее знакомой светской дамы, – все его театральная жилка. Он обожал наряжаться.

Из гардеробной донеслось невнятное бормотание. Мэдди знала, что это означает.

– Я спущусь вниз. Обещала подругам, что встречусь с ними в девять, не хочу опаздывать.

Она не стала дожидаться ответа.

Мэдди обнаружила Хелен Ньюсом у парадной лестницы, как они и договаривались. Они познакомились на теннисных кортах в Бар-Харборе. Прелестная девушка; жаль, что у нее излишне заботливая мать. Так иногда бывает со вдовами (хотя мать Хелен снова вышла замуж, и выгодно): они одержимы идеей, что их дочери обязаны выйти замуж ради собственной безопасности. Мать собрала в Штатах неплохой улов, однако Хелен во время турне по Европе влюбилась в американского теннисиста. Этот бедный дурачок, Карл Бер, даже плыл с ней на корабле, пытаясь снискать расположение закаленной в невзгодах вдовы. Хелен происходила из семьи со сравнительно скромным доходом, и Мэдди от души ей сочувствовала. Кому не хочется выйти замуж по любви? Иногда она сама казалась себе племенной кобылой: ее тщательно выращивали для одной-единственной задачи. И если выполнять эту задачу, если быть послушной, она получит относительно легкую жизнь до конца своих дней. Выйти замуж по любви казалось невероятно диким, бунтарским поступком. Мэдди не могла сказать наверняка, одобряет она или нет – сама ведь вырыла себе яму, не так ли? – но было забавно наблюдать за чужими попытками.

Они расцеловали друг друга в щеки, как француженки. Мэдди восхитилась лиловым платьем Хелен. Девушка была столь превосходно сложена, что смотрелась бы отлично в чем угодно, даже в рваной мешковине. И как ей только удавалось уложить волосы без помощи горничной?.. Надо бы попросить Хелен раскрыть секрет.

К ним тут же присоединилась Мейбл Фортун. Мэдди была мало знакома с их семьей, но Мейбл привязалась к Хелен как давно потерянная кузина, и избавиться от нее стало совершенно невозможно. Мэдди была уверена, что случилось это ровно в тот момент, как Мейбл заметила их дружбу с Хелен. Быть подозрительной ей не нравилось, но не заметить в самом деле было невозможно.