Магия вето - Александр Изотов

— И зачем же вы, трое юных студентов Маловратской академии, туда полезли? — последовал логичный вопрос от Яковлева.

Он замер в ожидании такого же логичного ответа.

Я как-то сразу понял, что вот именно сейчас ответ «пытался пробудиться» не прокатит. Это не взбучка от магистра академии, в интересах у которого тоже побыстрее замять конфликт.

— Интересненько было, — вздохнул Фёдор.

— Федя, ты с дыры свалился? — полицейский даже удивился.

А я подхватил:

— Так мы же были на Белом Карлике несколько дней назад. Сражались против «снежков»…

Яковлев перевёл взгляд на меня.

— А, вот как? А это не ты с Фёдором был в горах, возле спящего Жёлтого Карлика?

Мне пришлось кивнуть. В газетах об этом ещё не было, но неудивительно, что полиция знает.

— И, то есть вам, троим оболтусам, показалось… — он стал быстро что-то чиркать в блокноте, — Федя, несмотря на родство, ты же понимаешь?

— Чего?

— Что мне придётся сообщить об этом магистру Гранному, — Яковлев говорил холодно и строго, — В городе, чтобы заниматься ловлей преступников, существует полицейский отдел. Если дело касается магов или Иных, этим занимаются Стражи Душ.

— Понятненько…

— Ничего тебе не понятненько. В героев решили поиграть?! Ты мог погибнуть, безлунь ты окаянная!

— Я не безлунь, — упрямо буркнул Фёдор и покосился на меня.

Громова можно было понять. Так-то нас, двадцатилетних лбов, сейчас отчитывали, как нашкодивших детишек.

— Что-то на Лунного это поведение не похоже, — продолжил полицейский, и поднял руку, пресекая попытки спорить.

Мы слушали его где-то минут десять.

Про то, что дед Громова сейчас на южном фронте, защищает Красногорию. Отец там же, хоть и в рядах обычных, безлунных войск, но всё так же отстаивает честь рода Громовых.

И Фёдор должен понимать, что его безответственное поведение будет иметь последствия. Лунных в роду Громовых не так много, и рисковать бесценной магической жизнью в подворотне, где «вам, недолункам сопливым, что-то показалось» — это просто прямое предательство.

— Вот когда ты будешь главой рода, старым, и нарожаешь уже кучу Лунных…

Елена удивлённо ахнула, не ожидая такого откровения, и чуть не засмеялась.

— Да, госпожа Перовская, — Яковлев не растерялся, — Пусть я всего лишь побочная кровь в роду, но даже я осознаю, как важно это всё!

— Я же сказал — понятненько…

— Ни хрена не понятненько. Вот будут у тебя внуки, правнуки, — выпалил в сердцах разошедшийся полицейский, — Вот тогда можешь хоть в задницу у вывертышу залезть! Ты понял?!

Яковлев уже дышал тяжело, разгорячившись. Гром, набычившись, только хмуро кивнул.

Дядя Фёдора, Михаил Громов, стоял в дверях кабинета и никак в разговор не вмешивался. Лишь кивнул, когда мы глянули на него — мол, вы слушайте, взрослую науку постигайте.

А я едва сдерживался, чтобы не подскочить, не затанцевать от радости. Да, пусть это всё выглядело, как порка малолетних балбесов… но именно так мы и выглядели в глазах этих людей.

Важно другое: да мне же повезло, жжёный ты псарь! Напороться не на оракула, не на другую ищейку, у которого в интересах лишь бы поскорее найти преступника. А значит, кто ближе, тот и первый в очереди.

Подвязки Громова и его родня буквально спасали мне жизнь. Поэтому я лишь заворожённо молчал и кивал, ожидая, когда наконец после этого концерта мы вернёмся в безопасное место.

Таким местом мне сегодня казалась только академия…

— А ну, встали, — рявкнул Яковлев, а Громова даже дёрнул за рукав.

— Так-то у меня отец… то есть, дед… — начал было Фёдор, но тут уже кашлянул его дядя:

— Я сам выпорю, если надо будет.

Я не стал дожидаться, когда тут дойдёт до семейного рукоприкладства, и поспешил к выходу, подтягивая за руку Елену.

* * *

Полицейский Яковлев проводил нас до самой академии, и я впервые смотрел на Пробоину, нависшую над нами, как на хороший знак.

Громов ковылял рядом, распугивая народ своими бинтами. С компрессом на одном глазу, розовощёкий, как младенец.

Да и мы с Еленой выглядели не лучше. Всё-таки, в закоулках никто асфальт не моет, и поваляться мы успели

Нас сразу предупредили, что могут прийти ещё полицейские, и даже оракулы. Яковлев честно сказал, что событие серьёзное — Стражи Душ почуяли новый всплеск, а значит, Иной где-то в городе. И это очень сильный Иной.

Яковлев осенил лицо кругом:

— Да, Святые Привратники, такого у нас ещё не было.

А я старательно кивал, делая испуганное лицо с выражением: «Охренеть, где-то в городе Иной!»

Да, полицейских вокруг явно стало побольше. Некоторые даже бежали куда-то, распугивая народ.

Стражи Душ, как оказалось, погнались за Иным в другой район, в сторону вокзала. А в той подворотне, где мы чудом спаслись, остались три обезображенных трупа, без каких-то родовых знаков отличия.

— Кровь у них ещё изучат, — негромко рассуждал Яковлев, вдруг став откровенным, — Надо же будет выяснить, что за бедняги.

А я был уверен, что ничего там и близкого к Вепревым не найдут. Меня хотели убить, для этого никто не пошлёт прямого наследника или родственника.

Наверняка пешки какие-нибудь, из пришвартовавшихся к великому роду семей.

Ведь трупы обезображены? Отличий нет? Да и тот футляр с моей фоткой рассыпался в труху.

У них было. Моё. Фото.

Мы приближались к ограде академии, как к стене спасительной крепости. Так мне казалось, хотя я всегда был реалистом.

— Так, чтоб из академии никуда больше, — прошипел Яковлев Громову, когда довёл нас до караульной будки.

Полозов, начальник караула, смотрел на нас с лёгкой тревогой, особенно на Фёдора. Ему, наверное, могло прилететь за то, что выпустил студентов наружу.

Прежде, чем перейти за ворота, я посмотрел на другую сторону улицы. И увидел Плетнёва-младшего. Каштан был не один, а со своим другом Антоном-пеликаном.

Искреннее удивление на лице обоих я расшифровал правильно. Этот выродок не надеялся меня больше увидеть в живых.

— Ты чего? — спросила меня Елена, когда мы уже были во дворе академии.

Я глянул на неё, и Перовская отшатнулась. Фёдор рядом усмехнулся:

— А, этот взгляд. Кому-то будет хреновастенько.

Мне снился сон.

И мы все должны были погибнуть.

Псионик знает о смерти за секунду до неё. Но если это смерть всего живого вокруг, то псионик узнает об этом гораздо раньше. Весь мир готовится к боли, и это чувствуется в потоках энергии.