Вдали от рая - Олег Рой

– Неужели? – ехидно, как показалось Виктору, переспросил следователь. – Надо же, запамятовал. Так что же вы мне говорили?

И Волошин рассказал ему, что знал. Ну, разумеется, не все и не совсем точно – Верино имя, во всяком случае, не упоминалось вовсе, и ее таинственная квартира тоже. В его вольном изложении вся эта история выглядела примерно так же правдоподобно, как знаменитое: «Поскользнулся, упал. Очнулся – гипс». Волошин поведал, что в тот день они вместе с водителем заезжали на Сиреневый бульвар посмотреть квартиру, которую их риелторской фирме предложили для продажи. В каком доме, какая квартира? Да помилуйте, господин следователь, разве ж он сейчас это упомнит!.. В подъезде спал бомж, о которого Юра буквально споткнулся, ну и разбудил, естественно. Этот бродяга проснулся, заголосил, полез драться… Не в себе он был, это точно. И кто же мог узнать в бомже известного банкира?! Ну, Юре и пришлось поучить его немножко: утихомирить, вывести на воздух, усадить на лавочку… Но мы же все это уже рассказывали у вас в кабинете, и не так давно!

Излагая всю эту ахинею, Волошин истово надеялся про себя, что следователь, незнакомый с реалиями его бизнеса, скушает-таки малоправдоподобные подробности происшедшего. И то, что глава крупной фирмы сам (ха-ха!) потащился смотреть какую-то двушку в Измайлово. И то, что его телохранитель стал бы связываться с бомжом, если бы дело не затрагивало его шефа. И то, наконец, что сам Волошин ничего уже не помнит, не знает, не ведает – ни про дом, ни про Васильцова…

Пожалуй, прежний Виктор Волошин сумел бы соврать и умнее, и изобретательнее. Более того, прежний Волошин давно бы уже, вероятно, разыскал женщину, имевшую прямое отношение ко всей этой странной истории, – как бы она ни пряталась, как ни скрывалась! – и не позволил бы любовной лихорадке так затянуть себя в ил, чтобы не быть в состоянии задать этой женщине даже простейшие вопросы. Однако прежнего Волошина, как он сам признавался себе без лишней горечи, не было уже и в помине. А раз так – стоило ли изощряться во вранье перед несимпатичным следователем, если нынешнему бизнесмену и риелтору почти наплевать уже было и на собственное имя, и на деловую репутацию, и на то, верят или не верят ему люди?

И все же, изложив свою, пусть малоправдоподобную, но все же стройную версию событий на Сиреневом бульваре, Виктор, почти по инерции, поинтересовался:

– А почему вы вдруг об этом спрашиваете? Насколько я помню, дело это было закрыто за отсутствием состава преступления, так ведь это у вас называется?

Собеседник замялся.

– Да тут новое дело образовалось… – нехотя признался он наконец. – Нашли недавно труп одного гражданина, который уже почти год как считался без вести пропавшим. Тезка ваш, Виктор Клочков. Спортсмен, фехтовальщик, чемпион страны, большие надежды подавал… А потом вдруг случилось с ним то же самое, что с Васильцовым. Озлобился, замкнулся в себе, бросил спорт, из дома ушел, жену молодую оставил…

– Я ничего не понимаю! – рассердился Волошин, который никак не мог взять в толк, зачем ему все это говорят. – Какая может быть связь между инфарктом бомжа в измайловском скверике и этим вашим новым убийством?

– Возможно, там тоже не было никакого убийства, – задумчиво проговорил следователь. – Клочкова, вернее, то, что от него осталось, в Москве-реке выловили. Мог и сам утопиться. Веревка, камень на шею – все как положено… Но плавал он там всего несколько дней. А до этого, оказывается, наш спортсмен, считавшийся без вести пропавшим, преспокойненько снимал квартиру на Сиреневом бульваре. В том самом доме, в том самом подъезде, и – вы будете очень смеяться! – на том же самом шестом этаже, где вы и обнаружили Васильцова. Причем, как его квартирная хозяйка рассказывает, всю плешь ей проел, пока уговорил сдать ему ее хибарку. Две штуки бачей ежемесячно платил – это за однокомнатную-то на окраине! Очень, видать, нужно было парню там поселиться… А? Что скажете? Не считаете ли вы странным такое совпадение?

Но Виктору нечего было сказать в ответ. Конечно, история со спортсменом выглядела не менее, а то и более загадочной, чем история с бывшим банкиром Васильцовым. Но Волошину больше не хотелось решать головоломок. Тем более что он смутно догадывался – эти случаи как-то связаны с Верой и явно не характеризуют ее с хорошей стороны. А ничего плохого он о ней знать не хотел. Как не хотел ни о чем думать, ничего предпринимать, ни с чем бороться…

– Меня совершенно не интересуют эти ваши совпадения, – жестко проговорил он. – И я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне или моему охраннику.

– Ну что ж, – отвечал следователь, как показалось Волошину, еще более ехидно. – Извините, что побеспокоил. До свидания.

Раздосадованный и совершенно выбитый из колеи этим разговором, Виктор отправился на прием к врачу – тому самому Алексею Челищеву, чье имя, если верить Михаилу Львовичу, специалисты упоминали с трепетом. Психиатр оказался массивный, полностью лысый, с кряжистой крестьянской фигурой и низким успокаивающим голосом. Он долго, несколько часов, беседовал с Волошиным, надавал кучу рекомендаций и выписал гору рецептов, но так и не сообщил ничего нового. И только, уже поднимаясь и давая понять, что прием окончен, вдруг как-то нехотя и вроде бы даже смущенно проговорил:

– Знаете, молодой человек, вот я тут с вами беседовал, а сам все думал о своей бабке. Она у меня знахарка была, деревенской колдуньей считалась. Так вот, она бы на моем месте сказала однозначно: «Испортили тебя, милок!»

– Что, простите? – растерялся Виктор.

– Ну, порча, сглаз, неужели вы не слышали таких понятий? Какой-то человек, которому вы чем-то не угодили или который очень сильно вам завидует, решил нанести вам вред. Раньше такое было в порядке вещей и все в это верили. Потом, конечно, отвергли с презрением – наука, материалистическое учение… Я сам всю жизнь смеялся над бабкиными диагнозами и методами, считал их предрассудками, а ее – темной и отсталой деревенской старухой. А сейчас, под старость, стал задумываться. Кто из нас отстал – это еще вопрос…

«Чушь какая-то! – возмутился про себя Виктор. – Подумать только – медицинское светило, психиатр с мировым именем, а несет такую ахинею, что слушать смешно. Впрочем, возраст у него почтенный, из ума уже выживает, наверное…» Но вслух он, естественно, проговорил уже совсем другое:

– А что, этому есть научное обоснование?

– Были бы факты, а обоснование найдется, – усмехнулся психиатр. – В данном случае обосновать можно внушением. Ведь мы знаем, что под гипнозом человеку можно внушить, чтобы он сделал то-то и то-то – и он сделает… Не может ли быть так, что в случае порчи мы имеем дело с особо сильным гипнозом, который запускает в человеке программу самоуничтожения? Нечто вроде «троянской» программы в компьютере, знаете, бывают такие особые вирусы? Вообще-то считается, что гипноз на такое в принципе не способен: даже под ним человек не сделает того, что противоречит его жизненным установкам…

– Что-что? – опять переспросил Волошин, который не очень внимательно слушал доктора.

– Ну, к примеру, если человек не вор или не убийца, то он не украдет и не убьет, как бы ни обрабатывал его гипнотизер, – пояснил эскулап, прохаживаясь по комнате. – Однако не все так просто… Что, если у человека недостаточно выражен базовый запрет на самоубийство? Теоретически такой запрет может быть особенно слаб, если в детстве его не любили родители – или вообще не хотели, чтобы он появился на свет. И вот, если в зрелом возрасте такой человек получает внушение, требующее, чтобы он покончил с собой, все его внутренние органы получают соответствующую команду от мозга. Результат – необъяснимо плохое с точки зрения медицины самочувствие. Часто – помрачение сознания: человек настолько меняется, что не узнает сам себя. И далее – скорая смерть, причины которой патологоанатом не найдет…