Человек за шкафом - Олег Рой

Антон сидел на табуретке и почти не отрывал взгляда от двери. Как долго тянулось время с шести до восьми, целую вечность! Но вот в комнате за кухней слышался шум, движение, открывалась дверь, и наступал счастливый миг – выбегала Оля, заспанная, в длинной ночной рубашке, смотрела на него, улыбалась, целовала его в щеку, говорила: «Я сейчас!» и, потирая глаза маленьким кулачком, пропадала в ванной.

Недолго поплескавшись, она выходила веселая, розовая, посвежевшая, как будто бы заново родившаяся. Быстро переодевалась, возвращалась к Антону, и они вместе начинали готовить завтрак. Первое время Оля удивлялась, что Антон не умеет делать самых простых вещей, даже газовую плиту у него не всегда получается сразу зажечь, не говоря уже о готовке. Сначала она дружески посмеивалась над этим, но быстро поняла, что ее шутки, пусть и совершенно безобидные, все равно задевают его самолюбие. И тогда она стала потихоньку учить его, учить самым простым бытовым вещам – как держать нож, чтобы не порезаться, как сварить яйцо всмятку и вкрутую, как заварить чай, как открыть консервную банку. И Антон всему учился – не слишком быстро, но очень старательно, чтобы не ударить перед ней в грязь лицом.

«Удивительно, – думала Оля, – что родные, которые так любили его (Антон уже неоднократно рассказывал ей о своей семье, о бабушке и дедушке, о родителях и о старшем брате), не научили его всему этому… Конечно, их можно понять, его берегли, заботились – вот и делали все за него, хотели, чтобы ему было проще, легче… Но ведь это неправильно! Когда любишь ребенка, даже особого, надо не прятать его от жизни, а готовить к ней, чтобы, когда настанет пора, он мог бы справиться со всем самостоятельно. Ведь родители, увы, не вечны – как бы нам, детям, того ни хотелось…»

Когда завтрак был готов, они усаживались друг напротив друга, с аппетитом ели, пили чай с чем-нибудь вкусненьким и разговаривали. Антон говорил немного, да и о чем, собственно, кроме своей семьи и музыки, которую все равно бессмысленно обсуждать словами, он мог поведать? Так что солировала больше Оля, она рассказывала обо всем на свете – о городах, в которых сумела побывать, о спектаклях и концертах, которые видела, об интересных людях, с которыми встречалась… Да просто о жизни, которая текла, бурлила, кипела за стенами квартиры, где был заключен, точно узник, Антон. Видя, как жадно он впитывает, точно губка, все, что она ему говорит, Оля рассказывала самые разные истории, но при этом всегда старалась выбирать такие, которые вселили бы в сердце ее друга надежду, заставили бы его задуматься, поверить в себя и попытаться что-то изменить.

За музыкой и разговорами время пролетало незаметно. Во все будние дни, кроме четвергов, ровно в десять звонил будильник, безжалостно прерывая их занятия и сообщая, что вот-вот придет Цербер, как теперь называла Зою Оля. Расставаться с девушкой Антону очень не хотелось, но иначе было нельзя. Молодые люди говорили друг другу что-то хорошее на прощание и расходились по разным комнатам: Оля шла к себе собираться в консерваторию, а Антон запирал фортепиано и, точно охотничья собака, приходил в состояние боевой готовности, чтобы сразу услышать шаги за входной дверью и звук поворачиваемого в замке ключа. Но пока Зои еще не было, он старался использовать каждую минуту ее отсутствия. Ведь нужно было столько успеть, постараться как можно скорее наверстать все то, что он упустил. Антон запоем, взахлеб, читал журналы, газеты и книги, которые постоянно приносила ему Оля. Читал обычно, сидя прямо на полу, опершись спиной о стенку шкафа, и с карандашом в руке, которым отмечал в тексте все важное. Вот этого он не понял, надо будет попросить Олю объяснить. С этой фразой он категорически не согласен. А эта мысль кажется ему столь глубокой и интересной, что обязательно нужно обсудить ее с Олей. Но это будет только завтра, а сейчас необходимо срочно скрыться за шкафом, поскольку в прихожей уж послышался шум. И замереть в своем укрытии, впасть в прострацию в ожидании следующей встречи с Олей, вспоминая все подробности сегодняшнего разговора с ней, перебирая и бережно сохраняя в памяти, как драгоценные жемчужины, каждую минуту, проведенную в ее обществе.

Будь на месте Антона любой другой, обычный парень, безусловно, он бы понял, что влюблен в Олю. Но у Антона практически полностью отсутствовало либидо, столь естественное для молодых людей его возраста. Интимная сторона жизни – как, впрочем, и многие другие ее стороны – Антона никогда не интересовала, физической сексуальной привлекательности людей он просто не замечал, оценивал их по другим критериям. Что же касается эмоций, на которые столь щедра любовь во всех ее проявлениях, то эмоциями его заряжала музыка. Так что влюблен в Олю – в истинном смысле этого слова – Антон не был. Хотя и восхищался ею, необычайно ею дорожил и считал самым близким человеком из всех людей, которые когда-либо были в его судьбе. Даже ближе бабушки и брата, поскольку их уже не было рядом с ним, а Оля была.

Что же касается Оли, то в ее отношении к Антону также присутствовал некий налет романтизма, но тут любовь была уж тем более ни при чем. Будучи особой восторженной, впечатлительной и тонко чувствующей, она влюблялась легко, пылко и, как правило, безответно, поскольку, как многие барышни ее возраста и склада, подсознательно выбирала только те объекты, которые дали бы ей возможность вдоволь насладиться страданиями, сомнениями и прочими душевными терзаниями, которые, по их мнению, неразрывно связаны с настоящим чувством. Последняя из таких неразделенных любовей и стала для Оли истинным поводом для поездки в Москву – а вовсе не стремление к самостоятельности, как заявляла сама Оля, пытаясь убедить в этом не только других, но и саму себя. Несчастный гениальный Антон дал Оле прекрасную возможность отвлечься от сердечных переживаний и переключиться на что-то другое, важное и полезное. Как гласит древняя мудрость, когда тебе плохо, найди того, кому еще хуже, и помоги ему. И Оля принялась помогать Антону с теми же чувствами и с тем же энтузиазмом, с какими в свое время ее прабабушки-курсистки помогали бедным, лечили и просвещали невежественный и обездоленный народ. В глубине души Оля даже немножко гордилась собой, тем, что посвящает свое свободное время не отдыху и развлечениям, а благородному делу – помощи тому, кто действительно в этом нуждается. И плюс ко всему общение с Антоном ей действительно нравилось, было интересно и почти не тяготило. Она видела изменения, постепенно происходящие в нем, и искренне верила в то, что со временем сумеет адаптировать этого странного и весьма своеобразного, но такого одаренного человека к нормальной жизни.

– А давай сходим погуляем? – предложила как-то Оля в один из четвергов. – У меня сегодня целый день свободен, и погода такая чудесная, настоящая золотая осень.

– Я… Я не знаю… – замялся Антон.

– Давай-давай, – весело подначивала его Оля. – Сколько ж можно, как сыч, дома сидеть? Признавайся, когда ты последний раз на улице был?

– Не знаю. Но я думаю, что давно, – серьезно ответил Антон.

Он вспоминал, что из своего укрытия видел, как шел снег, потом видел, как начали зеленеть деревья, потом видел желтые листья, потом снова снег и детвору, играющую в снежки…

– Она тебя вообще не выпускает, что ли? – запоздало сообразила Оля. Улыбку точно сдуло с ее лица порывом ветра.