Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора - Ирина Скарятина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
15 октября
В густых чащах, занятых Красной армией, есть светящиеся дорожки, сделанные из разбросанных гнилушек, мерцающих в темноте и позволяющих бойцам находить путь от одной палатки до другой. Евгений Петров141 написал про это так: "Я замечаю под ногами множество маленьких и больших, светящихся холодным голубоватым светом крупинок. Как будто кто-то прошёл впереди с мешком, из которого понемногу сыпался на землю этот волшебный, непотухающий огонь. И я не сразу могу сообразить, что это просто гнилушки, которые собрала в лесу заботливая интендантская рука и провела светящиеся дорожки между палатками. Здесь такие дорожки называют Млечным Путём. Это до такой степени похоже, что лучшего сравнения невозможно придумать. Я осторожно ступаю своими грубыми, непромокаемыми сапогами, стараясь не растоптать мироздание".
Говоря о различных типах людей, с которыми его на войне свела судьба, Петров пишет: "Старик художник, сидящий в блиндаже и со страстным увлечением зарисовывающий портрет героя-разведчика, вместо того чтобы сидеть в своей мастерской перед громадным мольбертом и писать натюрморт (кувшин и хвост селёдки); десятилетний мальчик, провожающий разведчиков в тыл к немцам, вместо того чтобы учить уроки; молоденькая девушка, стреляющая в немецкого генерала, вместо того чтобы записывать в плюшевый альбом стихи и ждать женихов; заведующий райпотребсоюзом, организующий партизанский отряд, вместо того чтобы принимать в своём кабинете посетителей, – всё это (и ещё тысячи и тысячи примеров) и есть то необычное, противное привычным представлениям и непонятное для немцев, что внёс Советский Союз в свою Отечественную войну. Он подчинил себе громаду войны и в то же время подчинил войне всего себя".
Некоторые, как Петров, выразительно пишут об этом "необычном", связавшем всю Россию в единое и неделимое целое, а другие рассказывают об этом посредством музыки, картин, стихов либо же красочного крестьянского языка.
Один земледелец говорит: "Мне дорог мой дом, мне дороги мои поля, и дороги мне так же, как моя жизнь, мои жена и дети. Но дороже всего, чем я обладаю, чем моё личное счастье, чем сама моя жизнь, все поля нашей доброй земли, все дома нашей Родины, все люди нашего народа. И это то, за что мы сражаемся".
Другой заявляет: "Наша любовь к нашей земле полна света и благоухания, как золотые поля Украины, как зелёные пущи Белой Руси, как цветущие сады и виноградники Крыма, Грузии и Армении, как Уральские горы с их драгоценными каменьями и красотой".
Я могла бы бесконечно цитировать слова, приходящие со всех концов России и из всех слоёв общества, которые слышу и читаю. Так люди чувствуют, думают и самовыражаются, и это звучит в великой симфонии Шостаковича, столь красноречиво передающей в своей главной теме сердцебиение нации.
Дети войны
16 октября
Сегодня днём меня навестили двое: секретарша Ральфа Паркера142 Валентина и её друг, молодой корреспондент Борис Войтехов, чей рассказ под названием "Седой мальчик" был вчера напечатан в Правде143.
Их визит был не совсем своевременным, так как они застали меня с распухшей щекой, слезящимися глазами и всеми прочими отвратительными симптомами, которые сопровождают ужасную простуду и зубную боль. Закутавшись с головы до пят в коричневую шаль, дрожа, чихая, кашляя и выглядя самым что ни на есть наихудшим образом, я, должно быть, представляла собой жалкое зрелище. Да к тому же Валентина поспешила "утешить" меня, сказав: "Ничего страшного, я предупредила Бориса, что вы выглядите просто ужасно. Вы знаете, его лучше было подготовить, чем вызвать у него шок и разочарование". Мне, вероятно, следовало бы поблагодарить свою горе-утешительницу за её деликатность и доброту, однако во мне кипело желание вместо этого короновать её своим словарём за то, что, во-первых, она вообще привела его, когда я была в таком виде, а во-вторых, её описание звучало так, будто я всегда выгляжу подобным образом. Но Войтехов оказался приятным парнем и, не обращая внимания на мой "ужасный вид", любезно прочитал мне вслух упомянутый рассказ. Несмотря на то, что я мысленно желала своим гостям оказаться за тысячу вёрст, я сочла очерк превосходным, что в данных обстоятельствах можно смело считать искренним комплиментом.
Эта история является абсолютной правдой и повествует о десятилетнем мальчике, чьи волосы действительно начали седеть в тот день, когда нацисты заставили его, стоя в стороне, смотреть, как они пытали его мать до смерти. "Его забрали с собой моряки, дав ему морскую форму и боевое оружие. Вместе с ними он проходил с боями у Перекопа. Не расставаясь со взрослыми друзьями в тяжёлые минуты танковых немецких атак, всю зиму и весну он пролежал в окопах, защищая незнакомый ему Севастополь. Дважды он был ранен …
Война старит детей. Как-то сразу повзрослевший, он научился хорошо лазить по-пластунски, метать гранаты, стрелять из трофейного оружия, подолгу не есть в разведке, а главное – исполнять на губной гармошке 'Тирольский марш'. Этим тирольским маршем он дурачил немецких простофиль, допрашивавших его о причине его появлений в районах передовых позиций, и, нимало не смущаясь, весело представлялся: 'Здрасьте! Я сын кулака144!'
На этот раз офицер не поверил … Они поймали его в тот самый момент, когда он, перегруженный шкодовскими автоматами, штабными документами в красивых клеёнчатых переплётах, узорчатыми картами, испещрёнными цифрами и линиями направлений, возвращался домой из двенадцатой разведки за месяц. Поэтому, отдавая приказания солдатам, унтер сказал: 'Сделайте этому храброму русскому мальчику христианскую голгофу'. Это не было шуткой. Мальчика распяли на кресте. Этого могло и не быть, если бы он сказал 'правду'. Мальчик молчал и не плакал. Тогда под его ноги положили хворост и подожгли его. Мальчик молчал. Обжигая ноги, костёр поджёг крест. Перегорев в своём основании, крест с мальчиком рухнул наземь. Немцы были уверены, что 'Севастопольский Иисус' умер.
Ночью моряки вышли на розыски. Приняв две атаки, на верёвке они втянули в первый окоп дымящийся крест. Мальчик жил. Теперь он совсем поседел … Его пятки были сожжены и обуглены, а ступни ног проколоты штыками. К искалеченному разведчику приставили старика. Старик был черноморским матросом, который прослужил 60 лет во флоте. Во время новой осады Севастополя он явился в морскую пехоту и попросился 'в дело'. Старика взяли. Но 'в дело' его не пускали, хотя он пользовался всеобщим уважением … Ему-то и поручили вылечить мальчика.
Сегодня был первый