Наркоза не будет! - Александра Сашнева

Потом они долго лежали молча, глядя на одно и то же горячее белое облако, ожидая, во что оно превратится потом.

— Роня… У меня такое чувство, что с тобой это впервые…

Роня опять по-дурацки хихикнул и, спрятал лицо в песок. Ветерок шевелил волосы, поднимал над поверхностью дюн тонкую пыльцу света. Рабочий день, видно, закончился. Мотор бульдозера выключили, и к запаху моря еле-еле примещивался запах остывающей соляры.

Роня вдруг сел, размотал ступню. Она была ужасна, но кровь уже запесклась темным густым студнем над поверхностью раны. Он потрогал ее пальцем и засмеялся.

— Чего ты?

— Ты лишила меня девственности…

Коша не поняла сразу, но когда дошло, что он имел в виду, то и с ней случился короткий истерический припадок. Роня молча оделся, стыдясь своей наготы.

— А ты что? Раньше никогда? — Коша посмотрела на него сощуренными от солнца глазами.

Он помотал головой запихивая рубашку в штаны.

— Ни разу?

— Ни разу.

— Ну ты даешь…

— Да мне это не важно. Вернее, важно не это. Я — долбанутый. Меня секс не интересует…

— Блин! У тебя такая штука, а ты…

Коша пролезла рукой в песок. Под горячим слоем оказалась сыроватая глубина.

Роня усмехнулся:

— Не в этом смысл жизни! Пойдем отсюда. А то я умру от застенчивости.

— А ты сможешь идти?

— Да… Это только выглядит страшно. Возьми лифчик. Мне хватит носового платка.

Он достал из кармана комочек голубой ткани и стянул ступню.

— Ну вот… Фигня. Заживет через два дня.

Пока они перебирались через колеи оставленные в песке свалки гусеницами бульдозеров, солнце приблизилось к горизонту на расстояние вытянутой руки.

Выбрались на проспект. Роня прихрамывал, но двигался вполне сносно.

— Знаешь, — сказал он. — Я придумал ночью историю. Когда мы играли на флейте. И так странно, сейчас мне кажется, что это так — на самом деле.

— Какую?

— Как будто мы прилетели с другой планеты, и нас оставили на Земле для какой-то миссии. Мы вылупились из нашего прежнего облика и, уничтожив капсулы, отправились из пустыни в большой город. Нам очень сложно ориентироваться на этой планете, мы не можем быть вместе, потому что тогда люди поймут, что мы не их крови и сожгут нас на костре, как колдунов. Мы должны найти себе пару среди людей и затаится среди них.

— Зачем?

— Не знаю. Еще не придумал. Может, мы разведчики… или зеки. А может, что-то такое для чего на Земле даже слова нет и даже явления. Ну. Слушай дальше. Есть одно условие: как только мы вступим в близкие отношения с кем-нибудь из землян, мы тут же забываем о том, что было с нами прежде, и откуда мы. Потом — обычная человеческая жизнь. Чтобы не нагонять паники на людей, мы даже умираем, как они. Наше возвращение не предусмотрено. Точнее мы сами должны вернуться — это испытание. Есть только один способ вернуться — все вспомнить. Однажды, мы замечаем случайно друг друга в толпе, и каким-то образом чувствуем что-то, что необъяснимо тянет нас друг к другу. Мы делаем шаг навстречу — это уже не остановить. Мы становимся ближе, но не касаемся друг друга, а превращаемся во что-то другое. В то, чем мы были. Наше сознание вспоминает все, хотя тело мы уже потеряли, когда нас высадили сюда. Но нам становится ясно, что мы уже не можем больше быть среди людей. Мы должны вернуться на нашу планету. Тогда мы уходим в горы, чтобы вырастить там свое новое или, может быть, прежнее тело, которое когда-то сожгли, и которое позволит нам вернуться на нашу планету.

— Какая-то безысходная сказка… — обронила Коша и вдруг почувствовала равнодушие ко всему вообще. — А зачем?

— А куда тебе нужен исход? Важно, чтобы казалось, что он есть.

— Ну-у-у…

Асфальт, асфальт, асфальт. Альт ветра в проходном. Перечеркнутая полосой вечернего света длинная прохладная тень.

— Ронь… Я иногда знаешь, что думаю? Может быть, нет никаких ни атомов, ни науки никакой. Короче что мы сами придумаем — то и есть. То есть не ученые открывают атомы, а атомы появляются, когда их придумают ученые.

Роня усмехнулся:

— Я думаю нет никакой разницы, как ты думаешь по этому поводу. Как думаешь — так и есть. Но я согласен с тобой. Атомы — это что-то вроде заклинаний.

— Ронь! А мы правда вызывали ветер или мы просто так думали?

— Глупая ты все-таки, Коша! Ты еще не поняла?

— Нет…

— Если ты будешь считать, что это совпадение — это будет совпадением. Если ты будешь считать, что это сделали мы — никто не сможет доказать обратное.

— Хм… Все равно, я в это не верю.

* * *

У общаги она оставила Роню на произвол судьбы.

Тот поковылял к дверям.

Коша забыла о нем, как дети забывают об игрушке. Долго плелась по проспекту, плохо понимая, чего хотеть от этой жизни. Конечно, придумывать красивые истории, как Роня, — хорошо. Но к чему? Если это не поможет быть «кчемной».

Около дома Коша привычно оглянулась и распахнула створку окна. На секунду задумалась, удивляясь знакомым предметам — опять все переменилось. Переменилось так, будто кто-то все подменил, пока ее не было. Все осталось прежним, но стало другим.

Коша упала на чужой, хозяйский, диван и снова переживая сумбур всех чувств, оценок и убеждений, возвращалась к сокровищам сегодняшнего дня: Муся, наклонившись над раскаленной песчаной тропинкой, бесконечно вытряхивала из сандалии песчинки. Ее темные каштановые волосы крупными волнами покатились по плечам, отливая на солнце в яркую латунь. Теплый ветерок скользил по золотистой от загара коже и приносил невыразимый запах далеких цветущих степей. Потом Коше пригрезились сверкающие подвижные алмазы воды и слоистая ее прохлада. И все это какзлось невыносимо невыразимым. И эта невыразимость была хуже печали, хуже страха, хуже отчаяния и даже хуже никчемности.

Коша схватила кисть и полчаса в полузабытьи боролась с холстом, добиваясь подобия жизни.

Но у нее ничего не получалось. В цвете не было ветра, не было застывшего времени, не было шелеста песчинок и сияния света.

Измученная сосредоточением и недовольная результатом, она отшвырнула кисть и опять рухнула на диван.

Она долго смотрела на потолок, изучая выщербину, напоминающую какой-то иероглиф или тайный знак. Это была очень странная выщербина — волоски трещин образовывали нечто звездообразное, образованное пересечением нескольких неровных треугольников.

«На осыпи красные камни стояли, — прошептала она, следуя за круговым ритмом линий. — И слушали шепот скользящих песчинок…»

В этом было все — ветер, сияние света, прохлада воды и неподвижность времени. Это было похоже на заклинание, читая которое ты можешь остановить время.