Лесной замок - Норман Мейлер

— Вот именно, — ответил Старик. — Необходимо подождать до весны. — Но, увидев разочарование, даже отчаяние на лице мальчика, сдался. — Ладно. Но рассчитывать тебе особо не на что. Сейчас зима. Пчелы в зимние месяцы спят.

Что тут же и подтвердилось. На кухне, в которой ничего не было, кроме маленькой печки, рукомойника с раковиной и подставленным под нее тазом, имелся, однако же, и стол. И на одном конце его стоял узкий стеклянный пенал, длиной, может быть, сантиметров в шестьдесят и высотой в тридцать, завешенный с обоих боков черной тканью. Когда Старик отдернул эти занавески, стали видны две стеклянные стенки, и в пространстве между ними (в пространстве шириной в какие-то три дюйма) была установлена вертикальная рамка, усеянная бессчетными восковыми ячейками.

Ади был разочарован. Сонные черные существа, размером с таблетку из склянки, испуганные ярким светом, жались друг к дружке, жалкие, кособокие, липкие даже на вид, безобразные, как тараканы (крылышки у них были, понятно, убраны). Ади не испытывал столь сильного разочарования с тех пор, как увидел сосущим материнскую грудь крошечного уродца Эдмунда.

Походили эти так называемые пчелы и на горох в поставленной на плиту суповой кастрюле, хотя нет, горошины в супе так не нервничают. И какою же страшной жизнью они живут, подумал мальчик, если само солнце их так пугает! И с таким ужасом жмутся друг к дружке… Он вздохнул, чтобы не расплакаться.

— В настоящий момент, — заговорил Старик, — они самые несчастные из тварей земных, они плавают в собственной слизи, как зародыши. Но их жизнь соткана из предельных противоречий. Сейчас они ничего не делают, а вот летом, увидишь, они будут виться в воздухе и сверкать на солнце, как капли росы. И станут бесстрашными. И очертя голову устремятся к чашечкам цветов, раскрывающимся словно специально для них.

— Вот-вот, послушай, — не удержавшись, вступился Алоис. Что ни говори, у этого отвратительного Старика, у этого вонючего козла имеется стиль, невольно подумал он.

А вот что подумал Ади: эти пчелы могут искусать тебя до смерти. Ему было трудно вообразить себе смерть, и от этого он задрожал, как от холода. Но поверх неожиданной стужи он почувствовал близость к Старику — близость, безусловно не меньшую, чем к родному отцу, — потому что таким речам он был бы согласен внимать дни и ночи напролет.

— Заглядывай ко мне почаще, — успел шепнуть ему Старик, прежде чем Алоис дал понять, что им пора уходить.

10

Я не знаю, насколько сильное впечатление произвели на Ади слова, которые Старик прошептал напоследок, но именно с той минуты я начал особенно горько сожалеть о том, что вынужден получать информацию об удивительном мальчике из вторых рук, от моих агентов в Хафельде. Вскоре после визита к Старику (в канун Рождества — не больше и не меньше!), дождавшись, когда все в доме уснут, Ади поднялся из кроватки, нацепил на себя самую теплую одежонку, вышел во двор и уселся под дубом на помост, на котором были установлены оба улья. И оставался там очень долго, хотя и отчаянно мерз. Но он продолжал сидеть между двумя ульями, обхватив руками заднюю стенку каждого. И молился о том, чтобы с пчелами ничего не случилось.

Это уже представляло для меня интерес. Я принялся допытываться у своих агентов, что именно им удалось вычитать из мыслей мальчика, и кое-какие из добытых таким образом сведений оказались не лишены ценности. Накануне ночью Ади услышал, как его отец посетовал на то, что толь, которым был прикрыт вход в один из ульев, сорван. И хотя отверстие само по себе было мало, какая-нибудь мышь вполне могла забраться в улей. Поразмыслив, Алоис решил, что это все же маловероятно: слишком уж тесна была щель даже для мыши, однако Адольфа это не убедило. А поскольку днем отец успел заделать дыру, Ади теперь не знал, в который из ульев могла прокрасться мышь, и на всякий случай осенял своим благословением сразу оба.

А поскольку дело происходило в канун Рождества, мальчик проникся материнским религиозным благоговением.

«Этою ночью ровно тысяча восемьсот девяносто пять лет назад, — торжественно возвестила Клара, — родился Сын Божий — самый замечательный человек, когда-либо живший на земле. Самый славный, самый хороший. И если ты полюбишь Его, Он непременно полюбит тебя в ответ».

Так что Ади не испытывал колебаний. Этою ночью следовало дышать свежим воздухом, пусть и не столько свежим, сколько попросту ледяным. Ибо Сын Божий был где-то рядом. Но придаст ли Он маленькому Ади силу, позволяющую убить мышь не действием, а всего лишь помыслом?

Убить мышь помыслом? Я знал возможности своих агентов. Придумать такое у них не хватило бы изобретательности. Значит, эта мысль пришла в голову самому Ади. Ему, и только ему. Присутствуй я на месте, мне тут же захотелось бы взвинтить ставки. Я бы постарался внушить мальчику веру в то, что он может некоей дарованной ему силой не только убивать конкретные живые существа, но и спасать от неминуемой смерти другие (или, если угодно, те же самые). Проникшийся подобной верой клиент бывает чрезвычайно полезен, но на пустом месте она не возникает, и тут без техники имплантации сновидений не обойтись.

А поскольку меня на месте не было, я постарался не слишком расстроиться из-за упущенной возможности. У меня более чем хватало дел в Петербурге. В городе на Неве мне с моими наиболее опытными помощниками противостояла сила, также весьма значительная. Никогда еще я не сталкивался с такой решительной и бескомпромиссной компанией Наглых, как русские ангелы. Не ангелы, а самые настоящие звери. За последние несколько столетий русские Наглые сумели организовать мощный коллективный отпор бесовским полчищам, внедренным нами в лоно Русской православной церкви с ее бесчисленными соборами и монастырями. В результате этого русские Наглые, столь же злые и дикие, как самые дремучие русские монахи, приобрели в стране изрядную власть. В решающие последние месяцы они, целиком и полностью мобилизованные, стремились не допустить срыва коронации Николая II.

Когда Маэстро обращался ко мне за советом (что время от времени имело место), у меня каждый раз хватало смелости доложить ему, что я не верю в осуществимость планов срыва самой коронации. Слишком уж мощное противодействие нам оказывали. Куда проще было бы вызвать серьезные беспорядки через день-другой после торжественной церемонии.

Конечно, смелостью это было весьма относительной, потому что Маэстро ценит в ближайших подчиненных открытость и инициативность. «Пусть уж лучше я посмеюсь над нелепостью ваших предположений и предложений, нежели натолкнусь на сугубо почтительное молчание. Из страха ошибиться вы можете утратить существенную часть креативности».

И хватит об этом. Вам и так ясно, что на тот период русские дела представлялись мне куда более важными, чем незначительные происшествия в захолустном Хафельде.

Так или иначе, а вернее, интересовало это меня или нет, 21 января Клара разрешилась от бремени. Алоису это особой радости не доставило. Произвести на свет долгожданного богатыря Клара не сумела. Она родила девочку. А значит, все хлопоты с кормлением младенца ночью и плачем младенца днем пройдут впустую. Алоис надеялся на старости лет обзавестись сыном-здоровяком, сыном, которым он (в отличие от трех предыдущих: буяна, маменькиного сыночка и писуна) сможет хвастать. Так что праздновать рождение дочери Алоису не хотелось, и все же он принялся его праздновать, вечер за вечером просиживая в фишльхамской пивной, пока наконец пиво у него во рту не стало похоже по вкусу на младенческую мочу. Теперь под его деревенским кровом обитало уже шесть живых существ. А к началу лета, когда вернется из Шпиталя Алоис-младший, их станет семеро. Поди потом разбери, где стоит больший шум — в пивной или у тебя дома?