Сломанные куклы - Джеймс Кэрол

– У вас нет доказательств.

– А мне они и не нужны. Я видел телохранителей Дональда Коула. Один из них на восемь сантиметров выше вас и на двадцать пять килограммов тяжелее, так что он уложит вас, даже не вспотев. А судя по внешности второго, он с большим удовольствием вырвет у вас ногти плоскогубцами. Как, по вашему мнению, отреагирует Дональд Коул на новость о том, что вы удерживаете информацию, которая может помочь найти его дочь? Думаете, он захочет сначала взглянуть на доказательства?

Стивенс побелел. Я укоризненно покачал головой и громко вздохнул.

– Как-то плохо вы все продумали, – и я повернулся к Темплтон. – Плохо он все продумал, да?

– Да, плохо, – согласилась она.

Стивенс с усилием сглотнул. Сейчас он походил на змею, проглотившую мышь.

– Я дам вам то, что вы просите, а вы ни слова не говорите Коулу.

– Я – могила.

– Как я могу вам доверять?

Я опять укоризненно покачал головой и вздохнул.

– В этом-то все и дело, что никак. Но вы можете быть уверены, что, если вы не дадите мне то, что я прошу, я пойду к Коулу.

Стивенс подошел к Пикассо и снял его со стены. В стену за картиной был вмонтирован небольшой сейф, стальная дверца которого была замаскирована штукатуркой. На дверце был дисковый комбинационный замок – сейф был несгораемым, но не взрывостойким. Стивенс дважды повернул барабан влево и вправо, набирая комбинацию цифр. Открыв дверцу, он достал зеленую папку и маленькую флэшку и неохотно передал их мне.

На папке было написано имя Рэйчел Моррис уже знакомым мне аккуратным почерком Стивенса. Единственная разница была в том, что эта папка была тоньше, чем остальные, – скорее всего потому, что дело Рэйчел было совсем новое. Внутри были ее фотографии и несколько страниц с общей информацией. Ничего интересного.

– Вся ценная информация – на флэшке, – сказал Стивенс, читая мои мысли. – Фотографии, расшифровки – все.

– Это все, что есть? – переспросила Темплтон.

– Все, – заверил Стивенс.

Мы направились к двери.

– Не забывайте, у нас договор, – бросил Стивенс нам в спину.

– На вашем месте я бы задумался о переезде в другую страну, – ответил я. – Возможно, придется имя сменить и пластическую операцию сделать.

Мы вышли, и у меня опять заломило кости от холода. В свете уличных фонарей моя кожа выглядела болезненно-оранжевой. Овечья куртка с капюшоном нисколько не грела. В следующий раз, когда меня пригласят в Лондон, я выберу летнее время. Я еще могу вытерпеть Лондон в июне, но в декабре он меня вымораживает.

– Вот за что тебя попросили из ФБР – за такие вот фокусы, да? – спросила Темплтон. – Я уже потеряла счет преступлениям, которые мы совершили за сегодняшний день.

– На твоем счету два, – сказал я. – На моем – три. Если считать запрещенную парковку в Камдене, то тогда у тебя тоже три, и мы квиты. И, кстати, я сам ушел из ФБР, меня не уволили.

Темлптон покачала головой и расплылась в улыбке.

– Уинтер, ты невозможен.

– И это хорошо, так ведь?

– Еще не факт. У Джейми Морриса большие проблемы, – добавила она. – Не могу поверить, что он утаил это от нас. Чем он думает?

– Он подумал, что, раз жена ему изменяет, пусть ей за это достанется по полной.

– Но ее пытают, режут заживо и, если мы не успеем, лоботомируют. Господи, Уинтер, это ненормально.

Темплтон достала мобильный.

– Я позвоню, чтобы его вызвали в отделение.

Я подумал о Саре Флайт, запертой в психбольнице. Подумал о том, как она просидит перед одним и тем же окном следующие пятьдесят лет. И о том, как Рэйчел Моррис ради хохмы режут ножом. И о том, что в моем кармане лежит визитка Дональда Коула.

– Повремени пока со звонком, – сказал я.

– Но Моррис должен нести ответственность за то, что сделал.

– Согласен. Но подумай сама: сейчас мы его вызовем, и все, что он получит, – это обвинение в отказе сотрудничать со следствием. Если он наймет мало-мальски грамотного адвоката, что он обязательно сделает, все, что ему светит, – это нагоняй. Он даже близко не подойдет к тюремной камере. А это неправильно.

Темплтон прищурилась.

– Ты ведь серьезно говорил про то, чтобы пойти к Коулу? Ты не блефовал?

– Иногда система правосудия неэффективна. Мы ловим преступников, а они находят лазейку в законе и остаются на свободе. Так происходит везде – и здесь, и в Штатах.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Я поступлю так, как посчитаю нужным, и ты сделаешь то же самое, – сказал я, кивнув на мобильный телефон.

Темплтон посмотрела на него и положила в карман.

– Это не значит, что я согласна с твоими действиями. Мне просто нужно время, чтобы решить, как поступить.

– Понятно.

У меня в кармане зазвонил телефон, это был Хэтчер.

– Где ты, черт возьми, Уинтер?

– Лучше тебе не знать.

– Где бы ты ни был, мчись в Мейденхед. Мы нашли исключенного студента-медика, который подходит под твое описание.

Фургон для наблюдения был припаркован за несколько улиц от большого, стоящего на берегу Темзы дома Уильяма Трента – достаточно далеко, чтобы не спугнуть его, когда он будет возвращаться домой, но и достаточно близко, чтобы мы могли оказаться там в течение тридцати секунд. В микроавтобусе сидели я, Темплтон и Хэтчер. Он помолодел сразу на несколько лет. На его лице все еще были заметны следы стресса и нездоровая серость, но они были гораздо менее заметны, чем раньше.

На всех нас были кевларовые бронежилеты с крупной надписью «Полиция» на груди. Более неудачного места для размещения этой надписи было просто не найти – это было все равно что написать на груди «Цель». Кевларовое волокно эффективно для большинства типов пуль, но не всех. В фургоне стоял устойчивый запах пота, кофе, фастфуда и сигарет.

На единственном мониторе транслировалось изображение, и все глаза были прикованы к нему. Картинка была почти неподвижна. Трансляция велась со скрытой камеры, установленной напротив главных ворот, служивших единственным подъездом к дому. Нам были отлично видны дорога к дому, его фасад и пустой двор.

Белые стены, терракотовая черепичная крыша, пальмовые заросли – этот дом мог бы находиться где-то в Средиземноморье: в Италии, Испании, на Французской Ривьере. Он стоял на берегу Темзы и возле дома находился собственный причал. У пирса был пришвартован быстроходный катер, но Трент вряд ли воспользуется им для побега. И даже если это случится, далеко ему не уйти.

– У Уильяма Трента – привязанность к трупам, – начал рассказывать Хэтчер. – Когда он учился в медицинском, он любил по ночам пробираться в больничный морг и расчленять трупы. В какой-то момент там установили скрытое видеонаблюдение и поймали его с поличным, но предпочли не поднимать шумиху, потому что реакция общественности обещала быть крайне негативной. Одно дело завещать тело науке, совсем другое – оставить его на расчленение психу, который получает от этого кайф. Наверняка не так много людей завещают свои тела медикам, и, если такого рода новости станут достоянием общественности, количество этих людей резко сократится.