Вакансия - Сергей Малицкий

Дорожкин набрал в ванну воды, высыпал в нее пакет какой-то голубоватой морской соли и опустился на дно, чувствуя, как кристаллы впиваются в спину и ягодицы, и раздумывая теперь уже о том, что ни черта он не умеет обращаться с возможностями обеспеченного образа жизни и опять сделал что-то не так.

В дверь позвонили. Дорожкин вздрогнул, потому как звонили ему в дверь впервые, выскочил из ванной, смахнул со спины соль, закутался в полотенце и прошлепал к двери. В глазке разглядел Маргариту. Почему-то громко спросил: «Кто там?» – и тут же открыл дверь. Выглядел, скорее всего, как законченный идиот. Мокрый, в полотенце, лужа воды под ногами. Нет, конечно, имей он рост Дира, а плечи Павлика, можно было бы выйти к дверям, небрежно прикрыв чресла ладонью, но куда ему до атлетов и баскетболистов? Пожалуй, и Маргарита была повыше его на пару сантиметриков.

– Помылся? – спросила она без тени насмешки.

«Может, зайдете, Маргарита Евстратовна!» – прозвучал в голове Дорожкина вопрос, но вместо вопроса получился только судорожный кивок.

– Вытирайся. – Она посмотрела на часы. – Через пятнадцать минут будь возле участка. Поедем на пикник. Будет Марк, я, ты, Ромашкин, Адольфыч, само собой, ну еще кое-кто, кстати, директор промзоны. Глупых вопросов не задавать, помогать, пошлых анекдотов не рассказывать, отвечать на вопросы без подробностей. Понятно?

– А… – промычал что-то неопределенное Дорожкин.

– Оденься поприличнее, – усмехнулась Маргарита и легко побежала вниз по лестнице, демонстрируя, что прекрасная женщина – это не только совершенная статика, но и умопомрачительная динамика. В жизни юного деревенского паренька Женьки Дорожкина была еще одна книжка, того же Ефремова – «Таис Афинская», – и она вспомнилась ему незамедлительно. Если бы Маргарита могла читать мысли младшего инспектора Дорожкина, она немедленно бы развернулась и дала ему по морде. Почему же у него не получается в нее влюбиться? Впрочем, он и не пытался. Хотя еще в школе красивые девочки делились в соответствии с подростковыми мечтами на две категории – влюбиться и любиться без перерыва.

– По морде, – уверенно пробормотал Дорожкин, глядя в зеркало, и с некоторым облегчением заметил: – Ну какой же я мертвый? Я очень даже живой.

В самом деле, разве мог мертвец выглядеть совершеннейшим балдой?

Кавалькада из трех машин: уазика Кашина, «вольво» под управлением Павлика и огромного, темно-красного, практически бордового, «хаммера», – отъехала от участка через минуту после того, как Дорожкин спрыгнул с велосипеда. Ромашкин помахал ему из «вольво», Дорожкин плюхнулся на заднее сиденье и тут же обнаружил, что в машине кроме него, Ромашкина и Павлика находятся Маргарита и сразу двое карликов – Фим Фимыч и Никодимыч. Последние громко спорили о том, стоит ли добавлять в спиртовую настойку зверобой и какие последствия для вкуса, аромата и здоровья подобный ингредиент может обеспечить. Добавление к экипажу Дорожкина их от спора оторвать не смогло. Под колесами уже промелькнула речка, и машины повернули в сторону Курбатова. Дорожкин еще успел подумать, глядя на одевшегося в брезентуху Ромашкина, что его кроссовки, джинсы, связанный мамкой свитер и китайский пуховик выглядят на фоне экипировки остальных членов веселой компании клоунским нарядом, как машина миновала разоренное кладбище у окраины деревни и повернула по открывшемуся среди облетевших осин, просыпанному гравием проселку обратно к озеру.

Путь был наезженным. На берегу отыскался вполне уютный пляж, на котором имелись и традиционные грибки, и большой навес от дождя. Под ним стоял длинный стол, и уже исходил дымком садовый камин. Установленный чуть в стороне на треноге над углями котел тоже подавал признаки жизни, тем более что выбора у него не было. К изумлению Дорожкина, командовала им Марфа Шепелева.

– А ну-ка! – зычным голосом скомандовала старуха. – Кто ко мне в помощь? Опять, что ли, Колька Кашин? Никодимыч! Может, ты пособишь по старой дружбе?

Выпрыгнувший из «вольво» Никодимыч тут же, выкатывая на губу матерные скороговорки, засеменил куда-то в сторону, а Кашин козырнул старухе и начал выгружать из уазика какие-то ящики, пледы, пятнистые костюмы, диковинные приборы и шезлонги, на первый из которых он осторожно водрузил извлеченного с пассажирского сиденья Неретина. Директор института был мертвецки пьян. Третьей машины не было. Дорожкин повертел головой и обнаружил, что «хаммер» только-только миновал курбатовское кладбище.

С озера, вздымая стальные бурунчики, поддувал легкий ветерок, небо было серым, как и вода, но высоким, словно Кузьминск накрывали не тучи, а огромное матовое стекло. Лес стоял почти голым, будто раздумывал, окунаться в слякоть, изморозь и снегопады или оставаться в зацепившейся за ноябрь октябрьской сухости. Кроме шелеста волн о желтый песок и потрескивания угольков под котлом Шепелевой, ничто не нарушало тишину.

– Бояться! – скомандовала старуха, подняла крышку, и до Дорожкина тут же докатился дивный запах какого-то варева.

– Цельная картошечка с бараниной на косточке, – закатил глаза, проходя мимо Дорожкина, Ромашкин. – В этом деле даже Дир Марфе не конкурент. Хотя он сам говорит, что все дело в размерах посуды.

– Инспектор? – окликнула Дорожкина Маргарита. – Что у тебя с галантностью? Организуй даме стульчик у кромки воды. Парочка пледов тоже не помешала бы.

Дорожкин словно очнулся и побежал к уазику, проклиная себя за нерасторопность. Навстречу ему уже шел Павлик, подхватив огромными ручищами сразу с полдюжины шезлонгов и внушительную пачку одеял. Но Маргарита села в тот, который установил Дорожкин. На ней была короткая курточка с меховой оторочкой по воротнику, манжетам и полам, теплые штанишки и высокие сапоги, но Дорожкину показалось, что его начальница не замерзла бы даже голой. И тем не менее он, холодея от собственной наглости, не только постелил на шезлонг одеяло, но и набросил его свободные концы Маргарите на плечи и закутал ей ноги.

– Молодец, – равнодушно произнесла та.

Дорожкин вздрогнул, но тут же понял, что похвала относилась не к нему, а к Ромашкину, который стоял на берегу озера и неторопливо стягивал с широких плеч футболку. Коллега явно собирался искупаться. Дорожкин поморщился, вспоминая, какие он в спешке натянул трусы, но тут же махнул рукой и пошел к Ромашкину, расстегивая на ходу отвратительно шелестящий пуховик.

– Дурак, кретин, балда, – шептал он самому себе, пока его пальцы путались в молнии и липучке. Нет, стесняться было нечего, лишний жирок с поясницы и живота месяц в бассейне выгнал, да и плечи стали чуть шире, чем в прошлой офисной жизни, но к воде он побежал, словно собака по свистку. Да и не по свистку вовсе, а по намеку на свисток. Нет, воды Дорожкин не боялся, приходилось на крещенские и в прорубь окунаться, когда пытался разобраться с хроническим бронхитом, но никогда и ничего он не делал напоказ, на спор, на слабо, ради куража. И вот пожалуйста.

– Смотри, Дорожкин, – скривил губы Ромашкин, поигрывая мускулами. – Придется тебя спасать – будешь должен упаковку «Тверского». Рубеж сто метров. Видишь поплавки? За них заплывать не рекомендуется, хотя сейчас на озере никаких гидроциклов, но мы ж только ножки помочить? Или как?