Варяг - Владимир Поселягин

Почти сразу в доме началась уборка, рухлядь, а так называли постельное бельё, перины, подушки и остальное выносили на свежий воздух, выбивали, что-то стирали. На кухне шла чистка всего, чан у колодца песком скоблил один из слуг. В печке уже полыхал огонь, так что, возможно, скоро будет обед. Многие слуги голодны, некоторые не ели больше суток, поиздержались заметно, так что я велел кухарке приготовить какое-нибудь быстрое блюдо, чтобы покормить всех. Похлёбки хватит, а хлеба пусть напечёт. Горничную с моющими средствами я направил в кабинет отмыть залитую столешницу. Кабинет имел встроенный замок в двери, а ключ был только у меня, так что я сам его открыл, пропуская молодую женщину внутрь. Пусть работает.

Словом, на подворье царила суета и деловитость, чистилось и отмывалось всё: дом, флигель, хозпостройки, даже гусей и кур выгоняли во двор, чтобы убраться в их жилищах. Вот коровы и коз не было, хотя коровник и имелся, пустой. Молочко я любил, значит, корова нужна. И мы с дворецким ходили, всё подсчитывали. Грамоту тот знал, чистые листы и чернила я нашёл в кабинете у купца, было на чём записывать. По ходу дела от дворни узнал, куда конь делся и возок, теперь точно выяснилось, что дружинники прибрали, вывозили сундук и какие-то узлы.

Мы с дворецким прошли в амбар, там был вход на ледник, осмотрели его и посчитали убоины. Кухарка следом пришла, одобрительно осмотрелась и забрала целый окорок. Ну а мы дальше инспекцией занялись. Закончили за два часа до темноты. Конь уже устал стоять под уздечкой и часто всхрапывал, но он мне сегодня ещё нужен был, так что, дав дворецкому проверочные задания на завтра и кликнув Ерёму, так звали помощника конюха, сел рядом с возницей, и мы покатили к Кремлю, к воинской избе. Дело у меня было к дружинникам.

Прибыв на место, отловив дружинника, тот шёл по своим делам, попросил позвать старшего десятника Митрофана. Воин, окинув меня взглядом, видимо, узнал, побежал выполнять просьбу. Митрофан вышел из крепости быстро, был он в лёгкой одежде и без защиты, в одной рубахе и портках, босой, с непокрытой головой, но с боевым ножом на поясе.

– Что-то случилось, княже? – поинтересовался он, подходя.

– Да нет, скорее, просьбу имею личного характера. Ты же знаешь, что мне достался от купца-татя дом с большим подворьем. Мне туда охранники нужны, а кто лучше других справится с этим делом, как не воины? Вот я и подумал, может, у тебя есть кто на примете, например, из тех, кто воинскую службу уже нести не может по большим годам, а жить негде. Старики мне боевые нужны, если ты не понял.

– Понял, княже, как не понять, – задумчиво пригладил тот слегка курчавую бороду. – Есть у нас такие, шестеро. Один не пойдёт, отроками занимается. Обучает, наставник, вот о пятерых могу сказать, что и воины справные, удачливые, и сами вполне ещё ничего. Нужно спросить у них, кто согласится на службу пойти.

– Было бы неплохо, – пожал я руку дружиннику, и мелкая серебряная монета перекочевала к Митрофану.

Тот заметно удивился подношению, видимо, было не принято, он бы и так помог старым бойцам, которые уже никому не нужны, но с благодарностью принял. Пообещав поговорить со всеми, предложил проследовать за собой.

Оставив Ерёму у ворот, который принялся обтирать спину коня пучком соломы, я направился за дружинником, с интересом поглядывая по сторонам. Вполне неплохо, хотя дерева вокруг много, что напрягало. Оно и огня боится, и гниёт, камень бы лучше пустили на постройку и крепости, и домов. Воинская изба была двухэтажной, казармы приличные, причём не в одном строении. Митрофан пробежался сначала по одному зданию, потом по второму, трое вышли, а двое и так были на улице, грелись в лучах заходящего солнца на лавке, наблюдая и комментируя, как строй отроков наступает на строй гридней. Митрофан уже объяснил, что я хочу, так что пожилые воины, двое бывшие десятниками, обсуждали между собой моё предложение, нет-нет да бросая на меня изучающие взгляды. Да я и сам их изучал, воины действительно справные и, похоже, запойных среди них нет. Двое были покалечены, у одного, самого молодого, рука не гнулась, старая рубленая рана, у другого отсутствовал один глаз. Потом и со мной те поговорили, я опрашивал их, кто и какими умениями владеет, что ещё может и нет. Пообещал заботиться о них, платить за охрану и в случае смерти, все мы смертны, дал обещание справно похоронить, отпев в церкви. Воины были в том возрасте, что и об этом уже задумывались, так что мои слова пришлись им по душе. Правда, один всё же отказался, решив доживать последние годочки в воинской избе, пока не прогонят. А вот четверо дали согласие, включая обоих покалеченных. Кстати, тот, что не имел глаза, был лучником, состоял в отряде лучников, и, по словам Митрофана, очень неплох, у него и свои воинские славы имелись, о которых до сих пор говорят, обучая молодых воинов.

Мы обсудили размер оплаты, котёл, из которого они будут питаться, у некоторых был свой стол, видимо, испортили желудки, язвы заимели. Также и вооружу их. Выяснилось, что не все имели личное оружие. У одного сабля была, своя, трофейная, у других что-то ещё, но защиты уже ни у кого. Ладно, с этим тоже разберёмся. Старые воины, после того как мы скрепили нашу договорённость рукопожатием, получили аванс и направились к себе за вещами, да и попрощаться с товарищами тоже нужно. Дружинники, узнав, что старики их покидают, столпились вокруг, провожая явно уважаемых воинов. Мы покинули крепость, погрузили на телегу немногочисленные вещи воинов и покатили к пристани, где стоял мой баркас. А как же, одного сразу надо ставить на пост для охраны ценного имущества.

Пока ехали, я отобрал старшего среди воинов, да он и был ранее старшим десятником, умел командовать. Храбр его звали. Вот он и поставил одного воина охранять баркас. Ему я вручил один из арбалетов и кривоватую испанскую саблю. Старики мечами махать, как молодые, уже не могли, но лёгкие сабли как раз были им по руке, немного потренируются и достаточно, главное же их оружие – арбалеты. Мы погрузили часть вооружения на телегу, арбалеты с болтами так все, и покатили уже к моему подворью.

Когда мы подкатили к воротам на моё подворье, Ерёма натянул поводья и сбегал через незапертую калитку открыть их. Потом завёл лошадь под узду уже во двор.

– Распрягай, – велел я ему и тут же крикнул выглянувшему конюху Мирославу, чтобы запрягал верхового.

Ехать на телеге к дому купца мне не хотелось, а верхом это быстро. То, что конь не объезжен, нормально, и что будет бодаться, понятно, ничего, потрачу некоторое время, чтобы показать ему, кто теперь хозяин. Меня даже не особо волновала раненая рука и дёргающий болью бок. Справлюсь.

– Хозяин, злой конь. Я к нему ещё ищу подход лаской, но он пока упорствует. Подождать бы, – предупредил конюх.

– Выводи, – махнул я ему свободной рукой и повернулся к воинам, что снимали с телеги свои пожитки. – За мной.

Дворецкий уже торопливо сбежал с крыльца и направился к нам, привлечённый суетой. Объяснив, что воины к нам надолго, если не навсегда, велел ему поставить их на довольствие, пояснив, что двум воинам ничего, кроме молочных каш и молока, нельзя. Также сообщил о четвёртом воине, охранявшем баркас, пусть и ему горячего отнесут. Казимир, как звали дворецкого, изредка кивал, внимательно меня слушая и запоминая, потом мы направились во флигель, который прислуга между собой звала дворницкой, не знаю уж почему. Казимир их хотел поначалу поселить в самой большой комнате, да и воины привыкли быть вместе, живя в казармах, но тут я уже сказал своё слово, в одной комнате поселили, разделённой на два помещения, в обе выходили бока печки и стояли крепкие полати, можно спать, прижавшись боком к печи. Что ещё старым воинам надо? Насчёт большой комнаты у меня другие планы были.