Территория пунктира - Олег Велесов

— Богохульник! — послышались женские голоса, но мужчины меня поддержали.

— Да пускай порадуется.

— Шериф, пусти ты его.

— Слышь, Плешивый, ты только не затягивай, пошустрее задом двигай. Уж очень хочется посмотреть, как ты ногами дрыгаешь.

— Сделаю всё быстро. Моргнуть не успеете.

Я посмотрел на шерифа. Тот мялся. Ладно бы я выпить попросил или табаку, ещё куда не шло. Но баба! Он даже не представлял, куда меня с ней вести, не перед виселицей же я её нагибать буду.

— Не вздумай, — предостерёг его старший пинки.

Если бы он промолчал, шериф наверняка послал горожан подальше и пошёл выбивать скамейки из-под наших ног. Но агентов Пинкертона законники не любили, и это сыграло в мою пользу.

— Не твоё дело, — сплюнул шериф и кивнул помощнику. — Улли, давай ту шлюху сюда.

С меня сняли петлю, спустили с эшафота. Аарон вытянулся, балансируя на носках, и крикнул:

— За всех нас отымей её, Билли!

На балконе завизжали девки. Тоненькая кричала громче остальных, отпихиваясь от помощников, но возмущение её было напускным. Из салуна она вышла сама, вихляя тощим задом, и сразу спросила:

— Кто платить будет?

— Город заплатит, — мрачно выдохнул шериф.

— Пятнадцать долларов!

— Сколько? Тебе голову солнцем напекло? Два.

— За два доллара пусть он тебя трахает. Двенадцать.

— Язык у тебя паршивый. Будешь у меня им улицы подметать. Четыре.

— За четыре с ним даже Толстая Энни не ляжет. Ты рожу его грязную видел? Тут ящик виски нужен. Девять — и ни центом меньше.

— Да весь ваш вонючий бордель столько не стоит. Пять.

— Семь!

— Договорились.

Они пожали друг другу руки, как маклеры на бирже.

— Куда их, шериф? В офис? — спросил помощник.

— Перебрал что ли вчера, Улли? Веди их к свиному загону.

Помощник взял меня за шиворот и поволок мимо ратуши на задворки. Загон находился возле мясной лавки. Звуки с площади сюда почти не долетали, зато вовсю визжали свиньи и воняло навозом. Чуть дальше находились кораль и конюшня, перед которой двое работников ворошили сено.

Не самое лучшее место для секса. Но куда деваться. По сути, я уже должен болтаться на верёвке и пугать детей высунутым языком, так что грех жаловаться на вонь и прочее.

Помощник толкнул меня к загону, а сам ухватил шлюху за локти и потянул к себе.

— Ну что, тощенькая, покажи, что ты умеешь за семь долларов.

— Эй, — возмутился я, подаваясь вперёд, — это она мне показывать должна!

Не оборачиваясь, помощник локтём всадил мне под дых. Я скрючился, отступил обратно к загону и съехал на землю, тщетно пытаясь втянуть в себя воздух. В щель между досками просунулся свиной пятачок и с любопытством обнюхал меня.

— Чё ты… чё ты делаешь? — с трудом пробормотал я.

— Тебе всё равно подыхать, Плешивый, — без тени сострадания проговорил помощник. — Сиди молча, наблюдай. Слюной только не захлебнись. А мы тут побалуемся. Так, что ли, тощенькая?

— Да мне за семь долларов без разницы с кем, — хмыкнула шлюха.

— Вот и договорились. Давай, милая, поворачивайся.

Он сбросил оружейный пояс, приспустил штаны и от возбуждения замурлыкал песенку. Я отвернулся. Жизнь, какая же ты сложная штука. Выпросил перед смертью минутку счастья — и ту отобрали.

Стоп! О чём я вообще? Я Георгий Саламанов, восходящий. Моя задача: выбраться из этой канители и… и…

Прямо перед собой я увидел оружейный пояс Улли. Он валялся в пыли, словно дохлая змея увешанная драгоценностями: револьвер, нож в индейских ножнах, патроны в ячейках. Господи, этот помощник шерифа просто дебил. И я тоже дебил, если сразу не обратил на пояс внимание.

Я крутанулся на заднице, вытянул нож, перекинул его в пальцах лезвием вверх и под однотонные постанывания помощника начал резать верёвку на запястьях — всё как в лучших вестернах и боевиках. Резать старался быстро, не заботясь о наносимых самому себе ранах. Через несколько секунд рукоять ножа стала скользкой от крови, но и верёвки ослабли и разошлись.

Почувствовав свободу, я подхватил пояс, вытащил револьвер. Перед глазами дёргалось голое сиденье помощника. Он урчал от удовольствия и, видимо, уже был близок к окончанию семидолларового забега. Я не позволил ему финишировать, пусть знает в следующий раз, каково это лишать удовольствия бесправных заключённых. Удар рукоятью по затылку отправил его в нокаут.

— Всё что ли? — не разгибаясь, спросила тощая.

— В некотором роде, — подтвердил я.

От испуга она раскрыла рот, и я поспешно сунул ей дуло к виску.

— Только закричи!

— Нет, нет, Плешивый…

— Вот и хорошо. Сиди здесь до вечера. Если встанешь, я тебя найду и ножом исполосую. Будешь только со слепыми трахаться.

Пока она осознавала происходящее, я застегнул пояс и осмотрел револьвер. Это был старый армейский Ремингтон сорок четвёртого калибра. Помнится, в прошлое моё посещение Дикого Запада у меня был миротворец, и я неплохо им владел. Надо проверить, что осталось от прежних навыков.

Вернув револьвер в кобуру, я опустил руку вдоль бедра и резким движением выхватил оружие, направив ствол на тощую. Получилось быстро, во всяком случае, память подсказала, что Плешивый Билл был намного медленнее. Тощая икнула.

— Билл, ты же обещал…

— Не ссы, не обижу.

Я повторил трюк по выхватыванию револьвера из кобуры ещё несколько раз. Удобнее всего это было делать с одновременным шагом правой ноги назад, а стрелять не с вытянутой руки, а от бедра. Правда, в этом случае оставался открытым вопрос меткости, но это можно проверить только в реальной перестрелке.

Я подобрал шляпу помощника, сбил с неё пыль и надел, чуть надвинув на глаза, чтобы прикрыть лицо.

Штейн обещал вытащить меня из этой клоаки через полчаса. Прошло уже минут сорок или больше. Что делать? Раньше из калибровок я выходил путём собственно гибели. Застрелиться? Нет, самоубийство мне претит. Бежать и прятаться тоже бессмысленно. Жить здесь до тех пор, пока меня не поймают и не вздёрнут или пока я сам не сдохну от старости, глупо. Да и не хочу я такой жизни.

Можно сделать доброе дело и попытаться спасти тех преступников, с которыми Плешивый Билл последние несколько лет грабил поезда и угонял скот. Кто знает, а вдруг это и есть выход из ситуации? Я их спасаю, калибровка возвращает меня безболезненно назад в Состояние. Достоин же мой носитель хоть какого-то сострадания.

Перед глазами калейдоскопом прокатилась жизнь Плешивого. Вырос он на ранчо в Монтане. Отец, канадский траппер, к сорока годам решил осесть и заняться разведением лошадей. Мать, чистокровная индеанка из речных кроу, вырастила сына как настоящего