Костяной капеллан - Питер Маклин

– И что? – нетерпеливо спросил он. – Чего она хотела? Что ты для неё сделал?

– Сделал всё, что она хотела, – сказал я и через силу сглотнул. – Как думаете, сидел бы сейчас я здесь, кабы не сделал, а, господин Хауэр?

– Где она сейчас?

– Не могу сказать.

Я и правда не мог этого сказать, и я это понимал. Если Хауэр пронюхает, что Слуга королевы живёт у меня в харчевне и, мало того, прислуживает за прилавком, то одной Госпоже известно, что он тогда учинит. Так что пока я не делал ничего, чего губернатор от меня не ждал, а о том, что я всего лишь старался как можно быстрее выполнить её поручения, ему, как по мне, знать не стоило.

И всё же я задавался вопросом, насколько глубоко он меня знает и догадается ли об этом сам.

– Мне кажется, как-то быстро ты вернул себе свои угодья, Благ, – сказал Хауэр. Я кивнул:

– Не буду же я безропотно сидеть и смотреть, как меня грабят. Мои люди – солдаты, свое дело знают. Дрались в Мессии, под Абингоном, вернулись домой, чтобы об этом рассказать. Все они умелые, опытные, честолюбивые убийцы. Таким людям надо платить, чтобы держать их в узде. И платить щедро. Понимаете, поди-ка, что будет, если я не смогу им больше платить?

Хауэр кашлянул, отхлебнул из кубка. Я подумал – вот теперь мы поняли друг друга. Мысли о том, что моя банда, дикая и неуправляемая, вырвется в город, хватило, чтобы губернатор задумчиво притих.

– А не стоит ли за этим Слуга королевы?

Я взглянул ему в глаза:

– Я даже по имени-то её не знаю.

Это была чистая правда. Она называла себя Эйльсой, но ведь и я мог назваться бароном лан Маркоффом, что было далеко не так. Я ничегошеньки о ней не знал, даже как её по-настоящему зовут. Я единственный в отряде слышал её безупречный даннсбургский выговор, но кто сказал, что это её подлинное лицо, а не просто очередная маска? Я никогда не видел её без румян и пудры, даже понятия не имел, сколько ей на самом деле лет. Нельзя не признать, что это меня тревожило.

Хауэр вздохнул и посмотрел через моё плечо на Рогана:

– Кто это видел?

– Трудно сказать, господин губернатор, – признался Роган. – Когда подоспели мои ребята, посетители уже разошлись, так что имён я вам не назову, но вряд ли знатные горожане станут распространяться о том, что были в заведении, где курят маковую смолу. Может, кто-то видел схватку на улице, но выяснить это никак не возможно.

– Как же быть? – вслух рассуждал Хауэр. – Следовало бы посадить тебя под замок и оставить гнить за решёткой, Благ.

– Заключённый не платит налоги и не зарабатывает денег, чтобы платить своим людям, – сказал я.

– Да знаю я! – не выдержал Хауэр. – Вы мне как кость в горле, вместе с Адити. Одни только боги ведают, что случится, когда и остальные ваши гнусные собратья притащатся наконец с войны.

Я снова сдержался. На сегодняшний день мы с Мамашей Адити единственные главари кланов, что возвратились из-под Абингона, а кроме нас есть в любом случае только мелкие шайки. Благочестивые и Кишкорезы – две главные силы в Эллинбурге, и это было отлично известно губернатору. Он явно был пьян, но столь же явно было видно, что он боится. Поддержание порядка в городе зависело от сохранения хороших отношений с людьми вроде меня, и он это знал. Если он потеряет хватку, в Даннсбурге это заметят и пришлют подмогу – вернуть утраченную власть. Такого рода помощь, которую неудачливый губернатор мог получить от Слуг королевы, вероятно, снилась ему в кошмарах, и этим, ясное дело, не грех воспользоваться. Я посмотрел на Хауэра и увидел, как он пожирает меня налитыми кровью глазками и силится сообразить сквозь хмельной туман, насколько можно верить моим словам. Я был горд тем, что за вечер ни разу не соврал, хотя, конечно, и чистую правду можно истолковать по-всякому. Уж мне ли не знать? Капеллан я или не капеллан в конце концов? Если разобраться, им двигал страх перед Слугами королевы – так же, как и мной. Для Хауэра это был страх провала, страх вмешательства из столицы. Страх расследования, которое вскроет его тайные художества и то, как он годами прикарманивает казённые денежки. За это губернатора неминуемо повесят – как и меня за торговлю маковой смолой. А в основе явно лежал глубоко коренящийся страх того, что, может статься, где-то в Эллинбурге всё ещё находится Слуга королевы. Хауэр не знал, что я работаю на Эйльсу, но у него вполне могли пробудиться такие подозрения. Что-нибудь придётся с этим делать.

Ночь я, как и ожидалось, провёл в темнице. Надо же подержать меня за решёткой для виду – это я понял и обижаться не стал. Роган, по крайней мере, проследил, чтобы меня покормили как следует и принесли питьевой воды из чистых колодцев с Торгового ряда, а не поили мутной жижей из речки, как обычных заключённых.

Большую часть этой воды потратил я на то, чтобы смыть с рожи слой пудры и румян, пока снова не стал похож сам на себя. Ну, если не считать этих омерзительных усов, конечно.

В тюрьме я бывал и раньше, но только в юности. По неволе я нисколько не скучал.

Камера располагалась двумя этажами вниз от входа во дворец губернатора – тесный каменный мешок без единого оконца, а освещал её лишь слабый огонёк светильника в коридоре, чуть видный из-за решётки на двери. Этот же светильник не давал мне околеть от холода, но едва-едва. На полу валялась соломенная лежанка, кишащая вшами, рядом располагалась деревянная лохань, уже наполовину заполненная чьим-то дерьмищем. Смрад стоял неимоверный. Лежанкой я побрезговал – уселся на сырой холодный пол, прислонился к стене спиною, укутался в шубу и принялся ждать. Утром, ясное дело, Хауэру хочешь не хочешь придётся меня выпустить, а перетерпеть можно всё что угодно, если на короткий срок. Если знаешь, что это когда-нибудь кончится. Это каждому солдату известно.

Уткнулся я подбородком в грудь и стал размышлять над словами губернатора. В какой-то момент я, по всей видимости, задремал, а через несколько часов пришёл Роган и меня растолкал. Выглядел он уставшим, с тёмными кругами под глазами на выкате – вряд ли вообще ложился. Он рассказал: губернатор распорядился пустить слух, будто мы – честные дельцы, на которых напали и ограбили, а мы, значит, исключительно защищались в пределах допустимой самообороны. Я лишь кивнул. Байкам вроде этой нет нужды быть правдивыми, даже хоть сколько-нибудь правдоподобными – коль скоро исходят они из правильного источника. Если губернатор заявил, что было так, – ну, значит, именно так оно и было, в той мере, в которой это касалось большей части горожан. Знать же это просто не волновало. Разве что из-за погибшего юного повесы возникнут неприятности, но, к счастью, угрохал его не кто-нибудь из моих, а чародей-сканиец. Стало быть, гнев общественности обрушится на таинственных чужеземцев, которые встали на пути у столь высокопоставленного члена эллинбургских деловых кругов, как я, и это хорошо.

Меня вновь покормили, а на рассвете вернули мне Плакальщиц. Выпустили из темницы – губернатор принёс извинения и поклялся перед всем миром, что будет сохранять в Эллинбурге мир вопреки тлетворному иноземному влиянию. Вот так дело и было сделано.