Приручить чудовище - Элизабет Хойт

И она дала его. Интуитивно. Без осознания. Ее бедра содрогались от долгого оргазма. Она тяжело дышала, уткнувшись в простыни, закусив угол подушки, стараясь заглушить громкий вопль.

Хелен почувствовала, как его торс поднялся, а его бедра еще сильнее придавили ее. Краем глаза она видела его руку, вцепившуюся в ее плечо. Он отодвинулся. Медленно. Сейчас, когда она лежала на животе, широко раздвинув ноги, давление было еще сильнее. Он с трудом втискивался в нее, потом вытягивался с таким же усилием, словно сдавался перед ее плотью. Она закрыла глаза, утопая в ощущениях. Он снова входил в нее, очень медленно, и она остро чувствовала всю его длину и твердость, наполняющие ее. Это было блаженство. То, чего она еще никогда прежде не испытывала. Она могла вечно лежать так и подчиняться ему, упиваясь ощущениями от его твердой плоти, его мужского запаха, окружающего ее.

— Хелен, — хрипло шептал он, — Хелен.

И она почувствовала, как он содрогнулся в ней. Он еще раз толкнулся в нее, входя до самого основания, и по ней снова прокатилась теплая, сладкая волна удовольствия, еще одна, еще. Он внезапно вышел из нее, и горячее семя оросило ее ягодицы.

Он лежал на ней недвижно, тяжело дыша, его вес вдавливал ее в кровать. Ей хотелось, чтобы он оставался так, прижимая ее, но он скатился набок.

Он соскользнул с нее и встал рядом, срывая с себя одежду. Его движения были медленными, словно он ужасно ослаб. Он снова растянулся рядом с ней, уже обнаженный, и притянул ее ближе. Без слов он пристроил ее податливое тело к своему большому и твердому, уложив ее голову на изгибе своей руки.

Она покорно ткнулась в его грудь и теперь щекой чувствовала, как бьется его сердце. Она задавалась вопросом: что им делать, если они не смогут вернуть детей? Если он любит ее, смогут ли они прожить всю жизнь вместе?

И, наконец, она решила, что думать об этом прямо сейчас — это уж слишком. Она закрыла глаза и провалилась в сон.

* * *

Когда Хелен проснулась, в комнате было темно. Ее разбудило движение Алистэра, который осторожно вытягивал руку из-под ее головы. Хелен молча смотрела, как он ищет одежду и натягивает бриджи. Она вспомнила кое-что, о чем собиралась спросить, когда он только вернулся в гостиницу.

— Куда ты ездил?

Его руки, застегивающие пуговицы на бриджах, остановились при звуке ее голоса, потом продолжили работу.

— Я говорил тебе. Я ездил в порт справиться о корабле.

Лежа на боку, Хелен подперла голову рукой.

— Я рассказала тебе о моих секретах. Может быть, пришло время и тебе рассказать о своих?

Это было необходимо после их последних занятий любовью. Он мог по-прежнему оттягивать этот момент, впадая в гнев, как это было неделю назад. Он мог просто притвориться, что не понимает, о чем она говорит. Он не сделал ничего из этого. Он наклонился и поднял ее платье. Держа его в руках, он смотрел так, словно видел перед собой вовсе не светлую ткань, а что-то другое.

— Около семи лет назад я был в американских колониях. Ты знаешь об этом. Я приехал, чтобы написать мою книгу. И еще чтобы потерять глаз.

— Расскажи, — прошептала она, не смея шелохнуться, не смея даже вздохнуть.

Он кивнул:

— Моей целью в Америке были открытия — новые растения и животные. Лучшее место для таких открытий — то, которое человек только начал осваивать, на самом краю цивилизации. Но поскольку это был край цивилизованного мира, и мы воевали там с французами, это было еще и самое опасное место. В таких условиях было разумно присоединиться к армейским частям. Так я провел три года, продвигаясь вместе с ними, собирая образцы и делая записи во время остановок. — Алистэр помолчал, потом тряхнул головой и посмотрел на Хелен: — Прости. Это грустная история. — Он глубоко вздохнул. — Осенью тысяча семьсот пятьдесят восьмого года я присоединился к небольшой воинской части, к 28-му пехотному полку. Мы двигались через густой лес в форт Эдуард, где полк должен был остаться на зиму. Дорога была довольно узкой, деревья подступали очень близко, когда мы подходили к холмам… — Его голос оборвался.

Хелен никогда не видела Алистэра таким. Воплощенное отчаяние и боль. Ей хотелось плакать. Он откашлялся.

— Как я обнаружил позднее, это место называлось Спиннер-Фоллз. — Мы были атакованы с двух сторон французами и их индейскими союзниками. Излишне говорить, что мы проиграли битву. — Он попытался улыбнуться, но не смог. — Я сказал «мы» не просто так. В гуще битвы нельзя остаться сторонним наблюдателем. Хотя я не был военным, я сражался рядом с солдатами. Мы боролись за одно и то же: за нашу жизнь.

— Алистэр, — прошептала Хелен.

Она видела, как он прикасался к мертвому телу Леди Грей, как терпеливо учил Абигайль удить рыбу. Он не был мужчиной, для которого естественно насилие.

— Нет, — отмахнулся он от ее сочувствия. — Я снова отклоняюсь. Я выжил в битве и почти не пострадал в ней. Кроме меня выжили еще лишь несколько человек. В конце концов, индейцы окружили нас и взяли в плен. Мы много дней шли за ними через лес, пока не остановились лагерем. — Он хмуро посмотрел на платье и аккуратно сложил его. — Эти люди имели преимущество в битве, потому что они здесь жили, они знали лес. Они захватили выживших и пытали их. Демонстрация отчасти торжества, отчасти малодушия врага. По крайней мере, так я это вижу. Может, и не было никаких причин для пыток. Наша собственная история показывает, что люди часто причиняют другим боль только для своего удовольствия.

Его голос был почти спокоен, только пальцы нервно комкали ткань платья, и Хелен ощущала, как слезы струятся по ее лицу. Думал ли он что-то похожее, когда они пытали его? Старался ли занять свой ум, анализируя поступки людей, ввергающие его в бездну боли и ужаса? Ей было страшно, но если он мог все это пережить, она должна хотя бы суметь выслушать его до конца.

— Я подхожу к главному. — Он глубоко вздохнул, словно пытаясь успокоить себя. — Они полностью сняли с нас одежду, связали руки за спиной и оставили на привязи, так что мы могли стоять и немного двигаться, но не могли уйти далеко. Сначала они играли с человеком по фамилии Колеман. Они протыкали его, отрезали ему уши, бросали в него горящие угли. И когда он упал на землю, они скальпировали его и еще живое тело засыпали горящими углями.

Хелен протестующе вскрикнула, но Алистэр как будто и не слышал ее.

— Колеман умирал два дня, и все это время мы должны были смотреть на него, и мы знали, что придет и наша очередь. Страх… страх делает ужасные вещи с человеком. Он лишает его человечности.

— Алистэр, — прошептала Хелен, — не надо. — Она не желала больше слышать его рассказ.

Но он продолжал:

— Другого человека — офицера — они распяли. Его крики были похожи на высокие, пронзительные крики животного. Я никогда не слышал ничего подобного ни до, ни после. Когда они принялись за меня, это было почти облегчением, если ты сможешь поверить этому. Я знал, что умру. Моей задачей было умереть так храбро, как только получится. Я не кричал — ни когда они прижимали раскаленные головни к моему лицу, ни когда резали пальцы. Но когда они приставили нож к моему глазу… — Его рука поднялась к лицу, пальцы коснулись шрамов. — Я отключился. Думаю, я на время утратил рассудок, потому что не могу вспомнить, что было дальше. Я больше ничего не помню с того момента и до своего пробуждения в форте Эдуард. Я был удивлен, что жив.