Женщины президента - Ирина Лобановская

Перед ней неподвижно застыл безмолвный, промерзший лес, неизвестно для чего ей понадобившийся, хранивший где-то в своей глубине темноту и неприятную тишину. После коротенькой, почти бессонной ночи и тепла машины двигаться не хотелось.

Холод моментально расправился с этим теплом, выгнав его из-под куртки.

— Надевай лыжи, не стой на ветру, замерзнешь! — сказал бывалый Тарасов. — А там ветра нет!

Он снова кивнул в сторону деревьев:

— Тина, да что же ты никак не проснешься?

Артем подошел к ней совсем близко, наклонился, улыбнулся и на секунду прижался холодными губами к ее рту.

— Бежим! — скомандовал он.

Валентина вздохнула:

— Ты решил устроить себе и мне погоню в горячей крови?

;. Артем хмыкнул:

— И кто за кем, по-твоему, будет гнаться? Ты за мной — это, прости, смешно! Я за тобой — еще смешнее! А мы еще долго будем обсуждать твой бессмысленный вопрос?

Валентина пожала плечами и подчинилась чужой воле.

Тарасов в самом деле хорошо знал окрестности.

И лыжня, на удивление четкая, накатанная, сразу увела их за собой, заманила в черную, стынущую на морозе лесную жуть. Валентина слышала только легкое поскрипывание лыж сзади — иногда легкий снег осыпался с веток и холодил лицо — да едва успевала поглядывать по сторонам. Белое безмолвие нарушали лишь они двое. Две цветные на белом снегу фигурки. Им не дано понять и постичь покой и тишину, не дано осознать величие мира и его силу, им выпало на долю лишь бежать, бежать и бежать… Они могут только это… Куда? Зачем? От кого?

Но они упорно мчались, неслись вперед, стремились туда, где лыжня неожиданно уходила резко вниз, под гору, а потом снова тянулась дальше по долине, разделившей собой лес на две части. Артем прекрасно знал об этом. Он неожиданно обошел удивленную Валентину, крикнул:

— Ставь палки поближе к лыжне! Ты их разбрасываешь в стороны! — и пошел впереди.

Через несколько минут он внезапно исчез из вида, словно провалился сквозь землю. Растерявшаяся, вовремя не сумевшая сориентироваться Валентина поняла, что перед ней обрыв, только оказавшись на самом спуске, когда тормозить уже было поздно. Артем стоял внизу, приветственно размахивая лыжной палкой. Он предусмотрительно остановился подождать.

Заботливый…

В ушах засвистел ветер. Валентина испугалась: спуск был очень крутой. Лыжи, разогнавшись, бодро и весело рванулись вниз, не заботясь о чужих страхах.

— Тина, не бойся! Здесь не так круто, как кажется!.. Давай!..

Эхо раскатило низкое "а"… Валентину занесло, она не сумела вовремя свернуть и врезалась в тот самый сугроб, о котором она мечтала еще в Москве, и снег засыпал весь мир с головой…

— Ты спортсмен! — насмешничал Артем, выкапывая Валентину из сугроба — Я даже испугался, не сломала ли себе чего! Нигде не болит? Напрасно я тебя вовремя не притормозил! Встать можешь?

Он отстегнул ее крепления и, легко встряхнув, поставил на ноги. Оранжевое солнце повисло над долиной лениво и сонно, решив им посветить просто от своей зимней скуки: иначе совсем нечего делать. Блестела лыжня. Ветки осторожно сбрасывали лишний снег.

— Ты почему молчишь? — уже по-настоящему встревожился Артем. — Тина, тебе где-нибудь больно? До чего же я безголовый! Тина!

Он занервничал и снова начал теряться перед каждой согласной.

— Я просто очень испугалась, — прошептала Валентина. — Не сердись… Я никогда не спускалась с таких обрывов… Ты переоценил мои возможности.

Давай вернемся, я устала…

Тарасов облегченно вздохнул:

— Давай! Альпинистка моя, скалолазка моя…

Ехать можешь?..

— Ну а теперь недооценил! — с трудом улыбнулась Валентина, подняла голову вверх и ужаснулась.

Ей ни за что не вскарабкаться на этот снеговой —Монблан. Тарасов снисходительно усмехнулся:

— Что ж ты опять так испугалась? Бери лыжи и палки в руки! И мои палки прихвати, чтобы мне потом за ними не спускаться.

И прежде чем Валентина догадалась, что он собирается сделать, Тарасов сгреб ее в охапку вместе с лыжами и палками и начал восхождение. Валентина в панике закрыла глаза. Сейчас он ее уронит, бросит — разве по силам такое человеку?! — подниматься в гору на лыжах, держа на руках совсем не дистрофичную даму, да еще вдобавок обвешанную лыжным снаряжением?! Но лесенка в снегу, оставленная лыжами Тарасова тянулась все выше — он упорно приближался к вершине. Валентина услышала его тяжелое дыхание: шеф явно устал.

— Хватит! Опусти меня! Я попробую сама! — взмолилась она.

— Ты уже один раз попробовала! Второго мне не требуется! — с трудом выдохнул он. — Сиди и молчи! Это лучше всего! Не вмешивайся в процесс!

И снова не вовремя вспомнил Юльку. Это была ее любимая фразочка… Тарасов стиснул зубы — исключительно от тяжести незапланированного альпинистского подвига. Уже показалась лыжня между деревьев… Он поставил Валентину на снег и перевел дыхание. О мама миа…

— С благополучным прибытием, мадам! Доберемся до машины, там отдохнешь и поешь. Крепления застегнуть?

Он наклонился к ее ногам. И ей показалось, что у него от напряжения даже выцвели глаза.

* * *

Настя торопилась домой, и они сумели вырвать у жадного времени всего два часа. Но ей хватило и этого, чтобы многое понять. Очевидно, она выдумала свои чувства.

Ошиблась в выборе. Но Настя не хотела исправлять свою ошибку. Она хотела с ней жить дальше, жить долго. И, может быть, с ней умереть…

Мой муж — моя ошибка!.. Звучит великолепно…

Пафосно-трагическая, заботливо вынянченная многими женщинами фраза… Оправдывающая многое, придающая жизни глубокий смысл и позволяющая нести свое несчастье гордо, мужественно и высоко, как личный тяжкий крест, который никак, ну никак нельзя бросить!

Игорь был нежен и мил. Игорь был заботлив и внимателен. Он ни разу не причинил ей боли или неудобства. А ей не нравилось в нем ничего: ни табачный запах (он оказался довольно мерзким), ни его бесконечное потирание рук (нервное, что ли?), ни его частые вопросы: «Тебе хорошо?» Ее раздражала его аистоподобная фигура и длинные волосы: Артем предпочитал стрижку новобранца.

Домой она вернулась не так уж поздно. На ее взгляд. Накормленная, обихоженная, вымытая Сашка увлеченно играла в детской. Босой Артем вышел из гостиной:

— Надеюсь, у тебя не нашли ничего серьезного?

По-моему, напрасная трата времени!

— Да, ты прав, — пробормотала Настя, торопливо раздеваясь. — У Льва Толстого есть о Пьере такая фраза: «Несмотря на то что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все-таки выздоровел». Кажется, единственная у него юмористическая. Гений психологии и философии к юмору не тяготел.