Тишина - Василий Проходцев

вовремя от них увернуться. И все же запах пирогов, меда и сбитня, нарядные фасады церквей и усадеб, яркие кафтаны стрельцов, громкие крики лавочных зазывал – все это разливало в китайгородском воздухе дух веселья, который, против воли, затягивал.

– Матвей, а у меня вроде полушка завалялась.

– И что же?

– Ну как… Может, сбитня?

– И не думай. В прошлый раз, сам помнишь…

Грустно потупившийся Архип согласно кивал головой.

Долго ли, коротко ли, но друзья, наконец, оказались на площади перед Василием Блаженным, Лобным местом и мостом к Спасской башне, где, по близости этого места к Кремлю, порядка было побольше, нежели в других частях Китай-города. Даже лавки, чистые и чинные, стояли здесь, судя по всему, не для торговли, а больше для вида и украшения. Поддерживать порядок должны были стрельцы, стоявшие тем гуще, чем ближе к мосту через ров, соединявший Москву-реку с Неглинкой. К этому мосту и подошли, с некоторым внутренним волнением, Архип с Матвеем. Стрельцы здесь были не чета неподвижным стремянным изваяниям, которых видел не так давно Матвей у себя в городе. Они оценивающе, но в общем добродушно оглядывали приятелей, а при случае готовы были перекинуться парой слов с ними, например, пожелать, чтобы приказное племя их не со всеми потрохами съело, чего-нибудь бы да оставило, или чтобы волочили их не долго, никак не больше двух лет. Услышав от одного из стрельцов шутливое замечание «А не немцам ли идете продаваться?», Хитров скривился как от сильной зубной боли, а Артемонов отвечал, что за них, пожалуй, немцы много не дадут, однако внутри подивился проницательности стрельца. Наверно, что-то выдавало в них все же будущих рейтар, и много повидавшие кремлевские стражи легко могли это заметить. Но впереди, у самых ворот башни, их ждало куда как менее приятный разговор со стрельцами.

– Нет, судари, пропустить никак не могу – заключил благообразный, седоватый начальник караула, глядя на потрепанные бумаги Матвея и Архипа.

– Отчего же?

– Ну… Ведь тут какое дело. Не велено сегодня больше пускать, разве кто в приказы идет.

– Да ну, а ведь мы как раз в приказы!

Стрелец погрузился в задумчивое молчание, и стал с преувеличенным интересом разглядывать перила моста и ближайшие лавки, которые он, по скромным подсчетам, видел не менее трех тысяч раз.

– Да ведь обед! И потом, приказные грамоту прислали, что такая тьма у них сегодня народу, что больше пускать никак нельзя. Так что, судари, я бы и рад…

«Начинается!» – подумал Артемонов, глядя на совсем не кремлевского вида облезлый берег рва, поросший какими-то человеческого роста лопухами, упорно пробивавшимися из под тяжелого оплавившегося снега. Впрочем, поодаль в проруби плавали несколько уточек, и общая картина была скорее приятная. Архип, между тем, что-то торопливо и испуганно говорил начальнику стрельцов, а тот сочувственно кивал, то согласно, то отрицательно. Беда была в том, что дать служивым, особенно с учетом их кремлевских аппетитов, было совершенно нечего, разве что обрекая самих себя на голодную смерть. Но тот же костлявый призрак виднелся впереди у Матвея с Архипом и в том случае, если они не попадут на прием к нужному им дьяку, и не будут, наконец, зачислены на службу с выплатой хотя бы части полагающегося жалования. Итак, еще некоторое время, Артемонов с грустным и отсутствующим видом стоял у перил моста, а Хитров болтал не останавливаясь со стрелецким головой, пока на мосту не показался воз богатого купчины, который вез что-то на подворье князей Черкасских. Купец полностью поглотил внимание всего стрелецкого наряда, и Артемонов, подхватив под локоть продолжавшего что-то говорить Хитрова, прошел потихоньку под своды башни.

Глава 8

– Правду говорят: на Москве дела даром не делают! – довольным голосом заключил Архип, когда они с Матвеем оказались достаточно далеко от ворот и затерялись в толпе.

Но радости Матвей и Архипа недолго суждено было длиться, так как уже очень скоро, из-за забора какой-то богатой усадьбы, показался угол громадины здания приказов, сам вид которого неизменно погружал обоих в невеселые размышления. Одна прибыль, что мостовые были выложены в Кремле на славу, и погрузиться в мрачные думы можно было, не проваливаясь по колено в грязные лужи. Сами же приказы, как и обычно, выглядели не вполне по-деловому. Здание их было каменным и довольно правильных очертаний, однако до того изуродованным всевозможными деревянными пристройками, лестницами и переходами, что больше походило на разросшуюся до неимоверных размеров голубятню, чем на государственное учреждение. Вокруг приказов вечно суетились какие-то бабы с ведрами, тазами, вениками и Бог знает еще с чем, а также дворники, истопники, извозчики и прочий люд, каждый при своем деле. Да и запах тут всегда стоял никак не вяжущийся с чинным делопроизводством: пахло пирогами, подгоревшим мясом, навозом и, хотя и слабо, но несомненно – сивухой. Архип, втягивая носом эту смесь ароматов, обычно пожимал плечами, и говорил: «Ну что же, не чернилами же тут должно пахнуть! Все живые люди там сидят». Вдали шумела Ивановская площадь, а к каждому крыльцу приказов, у которых торчали чахлые березы и лежали могучие сугробы, вилась очередь просителей. По правую руку, изысканно-строгая Чудова обитель и недостижимо высокая громада Ивана Великого полупрезрительно смотрели на эту ежедневную житейскую суету.

На нужное Матвею и Архипу крыльцо очередь была на удивление маленькая, и вскоре они вошли в низенькую дверь приказа.

– Рейтарское зачисление? Сегодня не принимаем.

– Да как же это? На государеву службу приехали, а уже неделю как в деревне сидим, с голоду пропадаем. Да и в полку нас ждут, никак в нетчики запишут? Государи, помилуйте, определите нас, чтобы хоть начальным людям на глаза показаться.

Молодой, хорошо одетый дьяк с напомаженными маслом волосами и бородой, сурово смотрел на Архипа, а тот наклонялся перед ним все ниже и ниже, почти уже в земной поклон. Матвей стоял прямо, и старался не смотреть ни на кувшинное рыло, ни на роняющего дворянскую честь Хитрова, хотя в душе был и благодарен Архипу за его дипломатичность. Взгляд его скользил по корзинам с пышными, румяными пирогами, стопкам блинов и кувшинам с самыми разными напитками, занимавшим почти весь огромный стол присутствия. «Не ходи к воеводе с носом, а ходи с приносом!» восторженно шептал ему на ухо минуту назад Хитров, разглядывая это великолепие. Дьяк сидел один, но для приема подношений и отказа всем подряд посетителям этого, видимо, было вполне достаточно.

– Уж вы нас не оставьте! А то одно нам, государи, остается идти на Постельное крыльцо, да челобитную