Дьявол в Лиге избранных - Линда Френсис Ли

Руки у меня покрылись гусиной кожей.

Он был слишком неотразим – в своем безупречном черном костюме, белой рубашке и серебристом галстуке, с зачесанными назад волосами. Пусть он и жил в нереспектабельном районе, но знал, как одеться для такого случая. Теперь, выяснив, что он не гей, я по-новому взглянула на него. То, что раньше для меня было лишь модельной внешностью, обрело новые измерения. Его темные глаза, темные волосы и мужественные черты лица вызвали смятение в моей душе. Я вздернула подбородок:

– Я могу сама о себе позаботиться, мистер Джексон, уверяю вас.

– А, так мы опять на «вы»?

– Разве мы перешли на «ты»? – спросила я, хотя мы оба знали, что да, перешли, во время танца у бассейна.

Тут он заметил кое-что еще:

– Браслет очень хорошо смотрится.

Я никогда не смогу объяснить, почему надела его подарок. В последнюю минуту перед выходом я выбрала украшение, которое было более чем неуместно на званом обеде. Но я решила действовать согласно поговорке «Оказавшись в Риме, поступай, как римляне».

Кику чуть удар не хватил, когда она увидела браслет у меня на руке. Но она оставила комментарии при себе, так как сама была почти влюблена в Сойера.

Как бы то ни было, не надень я подаренный им браслет, уверена, в тот вечер все обернулось бы совсем иначе, так как эта НС-ная сверкающая золотом и кристаллами полоска на моем запястье доказывала, что я думала о Сойере больше, чем следовало и чем мне хотелось показать. Главным образом, себе самой.

Он улыбнулся, будто смог прочесть мои мысли:

– Возможно, ты и превратила Никки из гадкого утенка в лебедя, но она тоже тебя изменила.

Из моей безупречной прически выскользнул локон, и он заправил его мне за ухо. От его прикосновения и воспоминания о том, что я только что сказала незнакомцу, хлопнувшему меня по заду, меня бросило в жар. Изменило – это еще мягко сказано.

Его пальцы задержались у моего уха, потом скользнули вниз, к пульсирующей жилке на шее. Я бы легко могла схватить его за руку, утащить в «африканскую» комнату и броситься в его объятия. М-м, да...

Я не знала, что сказать, и ничего не чувствовала, кроме головокружения, поэтому развернулась и пошла прочь. Знаю, это было невежливо, но вряд ли он это понял, так как я удалялась под звук его озадаченного смеха.

Но он прав. Что-то во мне изменилось – я чувствовала это и совершенно не знала, как к этому относиться.

Все были увлечены разговорами, так что, вспомнив, что мне предстоит сидеть с ним рядом, я тайком переложила карточку – я не, смогла бы провести рядом с ним весь вечер.

Правда, сидеть напротив было не лучше.

Полчаса спустя все двадцать гостей заняли свои места, и мы с художником оказались друг напротив друга. Каждый раз, как я поднимала на него глаза, я видела, что он разглядывает меня с небрежным интересом, который меня обезоруживал. Я старалась его не замечать.

Столовую освещали великолепная люстра и подсвечники из серебра высшей пробы, выстроившиеся вдоль центра стола, как часовые. Стены были золотистого цвета, пол напоминал бельгийский шоколад, а в центре лежал восточный ковер, который, должно быть, стоил больше, чем предки Никки могли заработать за всю свою жизнь.

Игнорировать Сойера оказалось непростой задачей, так что я сконцентрировалась на трех вилках слева от тарелки и трех ножах, ложке для супа и вилке для устриц справа. Вверху, перпендикулярно тарелке, лежали еще одна ложка и вилка.

Глядя на написанную от руки карту меню, я уже знала, что там найду. Но все равно прочла весь перечень.

Запеченные устрицы в раковине

Горячее консоме по-бернски

Омар де-люкс

Филе теленка в винном соусе

Молодой картофель с травами и стручковой фасолью

Томаты черри, сервированные на бельгийском цикории с маринадом

Шампанский щербет

Сыры и фрукты

Воздушное шоколадное суфле

Кофе и чай

Каждое блюдо подавалось с соответствующим вином или шампанским. Это было впечатляюще.

Никки не казалась нервозной, но была немного зажата, как героиня Одри Хэпберн во время скачек в фильме «Моя прекрасная леди», еще не освоившись со своей ролью благовоспитанной дамы. Она проговаривала каждый слог с такой тщательностью, что каждую секунду мне казалось, она вот-вот произнесет «Того и жди, пойдут дожди в Испании»[21]. Единственный человек, кто обратил на это внимание, помимо меня, был мой художник.

После того как Никки произнесла с французским акцентом «Мария, принеси круассаны, пожалуйста», я нечаянно встретилась глазами с Сойером. Мы оба старались удержаться от улыбки, как родители, смеющиеся над проказами ребенка.

Первые три перемены блюд прошли замечательно. Все беседовали, улыбались и вежливо смеялись. Альберта Бентли исполняла роль судьи.

– Сенатор, – начал любитель задниц. – Вы уже пробовали барбекю Бенни, что на Стейт-стрит? Чертовки вкусные ребрышки – вы такого еще не ели.

– Я люблю хорошие ребрышки, – ответил политик. – И уверен, что у Бенни они просто великолепные. Это напомнило мне о том, как мы с Джорджем были как-то у него на ранчо, до того, как он стал президентом, – теперь у него и минуты свободной нет... хотя буквально на днях я получил от него послание...

Я перестала слушать, так как слишком хорошо знала искусство отвечать на вопрос никак не связанным с ним ответом, призванным произвести впечатление на присутствующих.

Говард Граут был на высоте... потому что почти ничего не говорил. К несчастью, со временем к нему вернулся дар речи.

– Альберта, дорогуша, – сказал он жене Дика Бентли. Плечи ее напряглись. – Приятно видеть женщину, которая не прячется от солнца, отличается здоровым аппетитом (она застыла с вилкой молодого картофеля, не донеся ее до рта) и не красит волосы. – Клянусь, именно это он и сказал. – Кроме того, я слышал, вы любите животных.

Любовь к животным бывает разная. Есть вся эта деревенская любовь к живности. Бывают люди, которые неравнодушны к домашним любимцам и относятся к ним, как к детям, наряжают, водят в рестораны. А есть Альберта Бентли. Она разводит призовых лошадей, участвующих в бегах, на ранчо неподалеку от моих родителей и любит рассказывать об этом так, что все сводится к мысли «Я трачу миллионы в год на хобби, а вы нет». Рискну предположить, что она никогда не думала о себе как о «любителе животных».

– Вы знаете Уиннифред Опал? – спросил он. На этот раз моя вилка застыла на полпути ко рту.