Альберт Эйнштейн. Теория всего - Максим Гуреев

Собранный в эти дни консилиум врачей пришел к выводу, что операция возможна (остановка внутреннего кровотечения, связанного с аневризмой), но никаких гарантий, что Эйнштейн перенесет ее, разумеется, не было.

Когда об этом было сообщено больному, он проговорил с усмешкой: «Я могу умереть и без помощи врачей».

Читаем в монографии Пола Картера и Роджера Хайфилда «Эйнштейн. Частная жизнь»: «В воскресенье утром у него появились выраженная желтушность и сильнейшие боли из-за внутреннего кровотечения. Он уже не мог оторвать голову от подушки. Несмотря на эти тяжкие мучения, продолжавшиеся несколько суток, он часто отказывался от болеутоляющих инъекций… Наконец он согласился лечь в больницу… Вскоре после того, как его доставили в Принстонский госпиталь он попросил принести незаконченный текст своей речи и последние выкладки, касавшиеся единой теории поля. Смерть приближалась, но он стал бодрее…»

В ночь с 17 на 18 апреля 1955 года Эйнштейн проснулся. Больничная медсестра услышала, как он что-то закричал по-немецки, а потом наступила тишина.

Сообщение о смерти Эйнштейна в одной из американских газет.

Эйнштейн умер в пятнадцать минут второго 18 апреля 1955 года.

На церемонии прощания над гробом ученого был прочтен отрывок из некролога Шиллеру, написанный Гёте. Затем, согласно завещанию, тело ученого было кремировано, а пепел развеян.

Место, где это произошло, неизвестно.

Действительно, кончина Эйнштейна, увы, стала продолжением того глобального шоу, которое сопровождало его и при жизни.

Стало известно, что незадолго до своего ухода ученый в письме журналисту Карлу Зелигу сообщил, что не возражает, если его тело станет объектом паталогоанатомических исследований.

В день смерти было произведено извлечение мозга Эйнштейна, причем родные ученого не были поставлены в известность об этой процедуре. Вскрытие проводил доктор Томас Харви, правомерность действий которого еще долго будет обсуждаться широкой общественностью.

Из воспоминаний одного из врачей, занимавшихся исследованием мозговой ткани Эйнштейна: «Я думаю, близким Эйнштейна было очень тяжело, когда они узнали, что во время вскрытия доктор Харви извлек мозг, а их об этом даже не предупредил. Решение исследовать мозг напрашивалось само собой и было совершенно правильным. Но поразительно то, что доктор Харви не дал себе труда позвонить по телефону и сказать родным покойного: «Алло, у меня тут лежит тело вашего дедушки. Как вы считаете, наверное, нам стоить вынуть мозг?» Харви же в такой ответственной ситуации сначала делал, а потом думал, и это возмутительно».

О происшедшем было тут же сообщено на страницах New-York Times, и скандал начал набирать обороты, однако доктор Харви невозмутимо прокомментировал выпады в прессе: «Я знал, что нам дано разрешение на вскрытие, и решил, что объектом нашего анализа будет мозг». Показательно, что никто из родственников Эйнштейна не высказал своих претензий клинике, где происходило самочинное вскрытие, и доктору Томасу Харви лично.

С того момента, как Эйнштейн был возведен в ранг мирового научного светила, своего рода гуру (это произошло, когда ученый перебрался в Америку), он уже не принадлежал себе. К этому привыкли его родные и близкие, и то, что произошло после его смерти, не стало для них большим потрясением.

Опубликованная вскоре после кончины ученого в журнале «Экспериментальная неврология» статья доктора Мариан Даймонд, профессора общей биологии в Беркли, стала неожиданным поводом для всплеска нового ажиотажного интереса к подробностям жизни и смерти великого покойника. Автор журнальной публикации пришла к заключению, что мозг Эйнштейна значительно отличается от нормы.

Нездоровый интерес широкой публики, подогреваемый средствами массовой информации, стал причиной абсолютно немыслимых слухов, сплетен и домыслов вокруг имени Альберта Эйнштейна.

Отто Натан, исполнитель завещания Эйнштейна, возмущался: «Я убежден, что чем меньше подробностей о его болезни и обстоятельствах смерти станет достоянием журналистов, тем лучше. Я не понимаю, с какой стати публика должна интересоваться этими подробностями и почему мы должны удовлетворять это любопытство».

Дневниковая тетрадь Альберта Эйнштейна.

Верится с трудом, что исполнитель завещания великого ученого не понимал смысла и истоков этой истерии.

Еще при его жизни имя Эйнштейна стало брендом, торговой маркой: его высказывания, фотографические портреты, издания его трудов, его выступления и прогнозы не только запредельно поднимали тиражи печатной продукции и увеличивали зрительскую аудиторию (на ТВ), но и позволяли зарабатывать на его имени хорошие деньги. После смерти ученого общественный интерес стал безудержным. Воспоминания о нобелевском лауреате принялись писать и издавать все кому не лень, кто хоть когда-либо общался с ним, видел его, слышал его.

Личные вещи Эйнштейна – уже сами по себе эксклюзивный раритет – согласно завещанию не могли безраздельно принадлежать родственникам. Во всем были замешаны очень большие деньги (коллекционеры, аукционы, архивы), и старший сын ученого Ганс Альберт был довольно бесцеремонно отодвинут от отцовского наследства, которым теперь занимались специально обученные профессионалы.

В борьбу за право публикаций дневниковых записей Эйнштейна, а также его переписки с Милевой Марич включились Фрида – жена Ганса Альберта, Отто Натан, Элен Дюкас (бывший секретарь ученого), а также опекун Эдуарда Эйнштейна доктор Генрих Майли. Дело дошло до швейцарского суда, и семейная «разборка» сразу же стала предметом пристального внимания средств массовой информации.