Я рожден(а) для этого - Элис Осман

– Ты сейчас о чем? – недоуменно спрашиваю я.

– О ее родителях, – отвечает Мак так, будто это само собой разумеется.

Я расправляю плечи и глубоко вдыхаю, чувствуя, как в груди нарастает паника.

– О чем ты говоришь? – снова спрашиваю я.

– Ты шутишь, что ли? – хмурится Мак.

– Хрена лысого я шучу, Кормак! – рявкаю я. – Объясни наконец, что ты имеешь в виду.

То, что Мак говорит дальше, выбивает почву у меня из-под ног:

– Родители выгнали Джульетту из дома. У них и раньше отношения не ладились, но после того, как она отказалась идти на юридический, они очень сильно поругались. Ты же знаешь, что ее родители – крутые юристы? Старшие брат и сестра – тоже. А Джульетта взбунтовалась. И они просто вышвырнули ее на улицу, сказав, что, раз так, пусть сама зарабатывает себе на жизнь. Теперь она живет с бабушкой. Джульетта, конечно, не думала, что все так обернется. Ей очень тяжело пришлось. А ты не знала?

Нет.

Нет, я не знала.

– Она осталась совсем одна, – добивает меня Мак.

Я закрываю глаза, и в памяти всплывают обрывки разговоров. Вот мы в метро – я жалуюсь Джульетте на маму, с которой поссорилась накануне. Вот разговариваю с папой по телефону – и у Джульетты на лице возникает странное выражение. Она хочет что-то сказать, пытается снова и снова, но я упорно меняю тему, заговаривая о «Ковчеге». «Ковчег», в моей голове один «Ковчег» – вместо того, что на самом деле имеет значение.

– Но почему она молчала? – В горле вдруг пересыхает, голос срывается.

– Может, потому что ты не спрашивала? – выразительно поднимает брови Мак.

Но я уже не смотрю на него, а судорожно роюсь в рюкзаке в поисках телефона. Мне нужно срочно позвонить Джульетте, попросить прощения, пообещать, что мы больше не будем говорить о «Ковчеге». Пусть она все мне расскажет, я буду слушать, теперь я всегда буду ее слушать, мне так жаль, так жаль…

Но вместо телефона мои пальцы натыкаются на холод металла.

На дне рюкзака я нахожу нож Джимми.

ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ

– Джимми, можешь отойти чуть-чуть назад? Вот так, отлично. И еще немного. То, что нужно. Теперь аэрокамера тебя тоже видит.

Телестудии всегда намного меньше, чем кажутся на экране. И, как правило, из-за кучи осветительных приборов там очень жарко.

Пока звукооператоры настраивают микрофоны, инструменты и другие штуки, названия которых я не знаю, мы пару раз пробегаемся по сценарию. Мы планируем исполнить «Жанну д’Арк», а еще кавер на «All The Things She Said» группы t.A.T.u. – одну из наших любимых песен. Но во время первого саундчека я забываю слова, а во время второго путаю аккорды в середине «Жанны д’Арк». Роуэн подозрительно косится на меня и беззвучно спрашивает: «С тобой все нормально?» Обычно за мной такого не водится.

Запись начнется только в одиннадцать, так что после репетиции у нас еще остается время познакомиться с ведущим. Едва мы заходим в гримерную, как Листер бросается к столу с напитками – но, к своему сожалению, обнаруживает, что среди них нет ни одного алкогольного. После этого он падает в кресло и сидит там с невыразимо скорбным видом.

Мы с Роуэном только молча переглядываемся. Кажется, он, как и я, догадывается, что Листер – алкоголик.

И рано или поздно нам придется что-то с этим делать.

Если найдется время.

•

Полчаса спустя нас зовут в студию. Обнаружились проблемы с микрофонами, так что придется заново настраивать оборудование. Мы опять играем «All The Things She Said», а потом стоим и терпеливо ждем, пока операторы суетятся над пультами и проводами. Я кошусь на Роуэна. Взгляд у него отсутствующий, а гитару он прижимает к груди, как солдат – винтовку. И выглядит ужасно, даже на фоне последних дней.

Иногда я смотрю на него и не могу вспомнить, каким он был раньше. Мы познакомились в начальной школе – учительница посадила нас рядом и дала задание: узнать пять интересных фактов о своем соседе. Кажется, Роуэн тогда сказал, что его любимая группа – Duran Duran. А ему запомнилось, что я ни разу в жизни не ломал ни одной кости.

В те времена у Роуэна были очки без оправы и короткие тугие кудряшки. И свитер на пару размеров больше нужного. Когда мы оба признались, что мечтаем создать музыкальную группу, то даже не заметили, как стали лучшими друзьями.

Сейчас в парне рядом не осталось ничего от мальчика, который, сверкая глазами от радости, рассказывал мне, какую гитару ему подарили на день рождения. Или тащил в музыкальный класс – показать, как научился играть басовую партию из песни группы Vaccines. Он больше не смеется. И ничему не удивляется.

Хотя мы получили, что хотели. Так?

Мы хотели играть в группе.

– Где Блисс? – наконец нарушает молчание Роуэн. Он знает, что ответа у меня нет, и все равно спрашивает.

Листер начинает негромко выстукивать на ударных какой-то джазовый бит.

– Роуэн, – вдруг окликает он. Я смотрю на него с удивлением – он всегда зовет Роуэна «Ро». С чего бы изменять привычкам? – А ты в самом деле хочешь быть с Блисс?

Роуэн резко оборачивается и весь как-то ощетинивается.

– Что ты имеешь в виду? – сердито спрашивает он.

– Ну, вы же все время ссоритесь. Вам не надоело?

Роуэн застывает. Потом опускает голову.

Я нажимаю кнопки на ланчпаде и принимаюсь тихонько подыгрывать Листеру. Инструмент выключен, так что вместо музыки слышатся только ритмичные щелчки.

– Я люблю ее, – вдруг говорит Роуэн.

– И что?

– Я просто… хочу, чтобы мы могли быть вместе, как нормальные люди. Без… вот этого всего. Ну, знаешь. – Он обводит рукой студию. – И нового контракта.

– У нас еще осталось пространство для маневра. Мы можем поторговаться… – начинает Листер, но Роуэн его перебивает:

– Я знаю, но я хочу подписать этот контракт. С ним наша музыка зазвучит по всему миру. Хотя Блисс… и наши отношения… Видимо, такова цена славы.

– Как драматично, – хмыкает Листер.

Роуэн перебирает струны, невольно подстраиваясь под заданный ритм.

– Когда-нибудь мы сможем делать все, что захотим, – задумчиво произносит он.

– Это когда же? – спрашиваю я.

– Когда-нибудь, – отвечает Роуэн.

Листер уже напевает себе под нос:

– И когда он доберется до рая…

Слов я не знаю, но мелодия идеально ложится на аккорды, подобранные Роуэном.

– Он скажет святому Петру: «Разрешите доложить, сэр. Я отслужил свой срок в аду».

– Ребята, можете еще раз сыграть