Судьба гусара - Андрей Посняков

Снова заскрипел под полозьями снег. Правда, теперь Денис ехал обратно… К волкам, что ли? Выходило, что так…

– Эй, эй! – девчонка вновь схватила гусара за рукав, махнув рукой куда-то влево. – Ту-да. Ту-да. Сибо!

– Ах, там Сибо?! Надо же, а я эту повертку и не заметил. Как-то так пропустил.

В самом деле, и немудрено было пропустить. Дорожка отходила в заснеженные кусты, так что и не сразу и заметишь, если приглядеться только… или знать. Как вот эта саамка знала.

– Н-но, каурка! Н-но…

Настегивая лошадь, Давыдов обернулся к девчонке и ободряюще подмигнул:

– Меня Денисом Васильевичем кличут. А ты кто? Вот я – Денис. Де-нис. А ты?

– Тарья.

– Тарья? – невольно хохотнул Дэн. – Ну надо же.

Позади, казалось, где-то совсем рядом вдруг завыл волк. В ответ ему слева послышалось ответное завывание.

– Почуяли! – хлестнул лошадь, гусар выругался сквозь зубы. – Окружают, сволочи… До станции-то далеко еще? Сибо, Сибо?

– Сибо! – откликнулась Тарья таким тоном, будто они уже добрались. – Сибо.

А ведь и впрямь добрались! Где-то впереди, за деревьями, показались отблески желтоватого света, послышался собачий лай.

– Н-но, милая!

Да лошадку уже и не надо было погонять – сама неслась, почуяв жилье и теплое стойло, так что уже совсем скоро возок выехал к распахнутым воротам почтовой станции. На просторном дворе при свете факелов суетились люди, видать, только что приехал какой-то обоз или привезли почту. В станционной избе призывно светились окна.

– Ну, слава те, Господи, добрались! – выпрыгнув из возка, искренне перекрестился гусар. – Эй, кто тут главный? Смотритель, смотритель где? Ты смотритель? Лошадку мою распряги – и в стойло, овса. Девушку – в дом. Надо бы ей помощь…

Смотритель – тучный бородатый финн средних лет, в вязаной, с козырьком, шапке, – похоже, не понимал по-русски ни бельмеса. Хотя нет… все же кое-что, наверное, понимал, ибо, подозвав работников, указал им на лошадь и девушку. Убедившись, что каурую завели в стойло, Давыдов вошел в дом следом за смотрителем. Работники занесли туда же и Тарью, правда, не в общую залу, а куда-то еще, помещений в приземистой станционной избе хватало.

Что сразу поразило Давыдова, так это какая-то невероятная, совершенно нерусская чистота! Ни тебе тараканов, ни запечных сверчков, ни даже лубочных картинок на стенах. За столом, на широкой лавке, сидел какой-то молодой офицер, судя по серо-зеленому, с красными обшлагами, мундиру – из пехотных.

Завидев вошедшего Дениса, офицер немедленно вскочил на ноги, круглое добродушное лицо его озарилось самой неподдельной радостью.

– Ах, черт возьми, как же я рад увидеть здесь русского. Тем более гусара! Разрешите представиться, господин штабс-ротмистр… Поручик Архангелогородского полка Арсений Андреевич Закревский. Адъютант графа Каменского.

– Давыдов. Денис Васильевич, – штабс-ротмистр с улыбкой протянул руку. – Как видите – гусар.

– Денис Васильевич? Давыдов? – Тонкие губы поручика растянулись в еще большей улыбке, даже несколько растерянной, словно бы ее обладатель вдруг не поверил своим глазам. – Ужель тот самый?! Поэт!

– Ну да. Тот самый, – Денис не стал скромничать, в конце концов, они не в столичном салоне, а на войне.

– Ах ты ж боже мой, – радостно засуетился Закревский. – Какая встреча… Вот даже и не думал, а тут – вы! Вы знаете, что… вы… вот правда… ваши стихи у меня в заветную тетрадочку записаны, я ее повсеместно с собою вожу… А вот вы, Денис Васильевич…

– Можно по-простому – Денис.

– Ну и я тогда – Арсений. Так вот, Денис Васильевич… Денис… Может, у вас, как бы так, по случайности, какое-нибудь новое сочинение завалялось… Вы бы прочли, дали б переписать… Я был бы рад… душевно рад.

Глаза поручика светились самой неподдельной радостью, к тому же по всему чувствовалось, что офицер сей был человеком на редкость скромным… Но так любил поэзию, что даже попросил стихи, раскрасневшись от смущения.

Давыдов тоже был рад:

– Да есть, чего уж…

Примерно через полчасика новые друзья уже ужинали яичницей и финскими пирожками из ржаной муки с просом, посыпанных сверху вареными яйцами, перемешанными со сливочным маслом. У смотрителя сыскалась и водка, так что стихи пошли совершенно в тему…

– Ничего, что любовные?

– Ну, что вы, Денис! Право слово, это ж здорово просто. Любовь!

– Ну, тогда слушайте…

Гусар поднялся на ноги и вытянул левую руку вперед, принялся читать нараспев:

– Вот-вот! – радостно вторил поручик. – Вот именно так – улыбкою небесною. Кстати, а кто была та юная фамм, что внесли работники? Премиленькая… чем-то на итальянку похожа.

– Тарья ее зовут, – налив водку, улыбнулся Денис. – Из лопарей… Они ведь, знаете, как цыгане – везде кочуют, не только в Лапландии. Пошла на лыжах да угодила в капкан. Пришлось доставать.

– Экая бедняжка!

– Ну, надеюсь, хозяин ее вылечит.

– Вы о смотрителе? – Закревский неожиданно засмеялся. – О, скажу я вам, он тот еще жук! Притворяется, что совсем не говорит по-русски. Однако же, шельма, понимает все! Ну, Денис, ну еще почитайте…

– Да извольте, вот…

– Ах, здорово! Право же, здорово, господин поэт!

довольно продолжал Денис.

– А эта ваша дикарка – определенно премиленькая! – поручик покачал головой и хапнул водки. Выпил и гусар.

Друзья разошлись уже далеко за полночь, Давыдову постелили в гостевой комнате, Закревский же почивал в закутке на сундуке. Что и говорить – по-походному!

Она явилась к нему почти сразу же. Та самая девчонка, Тарья. Не спрашивая разрешения, вошла чуть прихрамывая. Босая, в узких оленьих штанах и просторной рубахе. Черные волосы рассыпались по плечам, большие зеленовато-карие глаза светились отблеском далеких лапландских льдов, подсвеченных сполохами северного сияния. Действительно, миленькая… красивая даже…