Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки - Мортен А. Стрёкснес

Мы привыкли считать чем-то незыблемым географию Земли и расположение частей света. А ведь с точки зрения той же геологии это далеко не так, и Лофотенский архипелаг – один из ярких тому примеров. Миллиард лет назад тектонические массы, которые в будущем образуют Скандинавию, находились по соседству с нынешним Южным полюсом. Или, вернее сказать, Скандинавия находилась там же, где находился тогдашний Южный полюс, ведь полюса тоже постоянно перемещались и даже менялись местами.

Скандинавия была частью древнейшего суперконтинента Родиния, который через сто миллионов лет раскололся на несколько континентальных областей (платформ). Одна из таких – Фенносарматия (Балтика) – через несколько миллионов лет столкнулась с другой – Лаврентией (Северная Америка и Гренландия), в результате чего образовался временный суперконтинент Еврамерика (Лавруссия). Поскольку платформы, сойдясь, продолжали дрейфовать друг на друга, океан, разделявший их, испарился, а на его месте с обеих сторон выросли горные цепи. Потом Лаврентия и Фенносарматия разошлись снова, а между ними образовался новый океан. И эта история повторилась еще раз.

Дальше процесс развивался так. Триста миллионов лет назад тектонические массы Земли собрались в единый сверхконтинент Пангею. Двести миллионов лет спустя Пангея раскололась на части. В конце XVI века фламандский картограф Абрахам Ортелий обратил внимание на одну примечательную деталь: если соединить линии восточного побережья Южной Америки и западного побережья Африки, те совпадут, словно куски пазла. Но теория о существовании Пангеи считалась крайне спорной вплоть до самого 1912 года, когда немец Альфред Вегенер издал свой революционный труд о дрейфе материков.

Расплавленная порода, извергаясь из недр, наплывала на океан и образовывала новую сушу. Континенты дрейфовали по земной коре, подобно неприкаянным лодкам или огромным льдинам. Ледниковые периоды спечатывали их воедино, как прессуются подвальные стены под обрушившейся многоэтажкой. Тектонические плиты расходились, сталкивались, менялись местами, продолжали свое странствие, прихватив с собой вклинившиеся осколки других континентов. Такие столкновения сопровождались множеством гигантских разломов, в результате которых возникли такие горные системы, как Гималаи, Анды, Скалистые горы, Альпы – и наша Лофотенская гряда (Lofotveggen).

Вест-фьорд – это не фьорд (в классическом понимании), а скорее осадочный бассейн. В периоды оледенения, когда Скандинавский полуостров, бывало, лежал под километровым спудом, лишь пики Лофотенской гряды торчали изо льда, точно нунатаки. И, кстати, именно из-за этой преграды леднику было проще пойти на юг.

Под нами на дне Вест-фьорда лежит километровая толща мягких осадочных пород[96]. Отдельные участки Лофотенской гряды сложены из древнейших и самых твердых горных пород. Эти породы образовались одновременно с зарождением в океане первых одноклеточных организмов. Другие участки помоложе – они образовались в результате столкновения Лаврентии и Фенносарматии. Миллионами лет континенты ударялись друг о друга, словно двери лифта, с той лишь разницей, что при ударе не смыкались, а продолжали крушить противника, вздымая целые горные массивы и перекидывая их с континента на континент.

Вот так и появились резные берега Лофотена, Вестеролена и Сеньи.

Кстати, первым из известных авторов, называвших нашу часть света Скандинавией (Scandinauia), является древнеримский писатель Плиний Старший (23–79). Название это означает изрезанный, опасный либо истерзанный берег. Истерзанный массивными ледниками, которые отгрызали от него по куску, пока он не принял нынешний вид: с его фьордами, островами и шхерами. И едва ли есть на Земле место прекрасней Лофотена – пусть о вкусах и не спорят.

Впрочем, и Лофотенской гряде, хоть та и кажется вечной и нерушимой, отмерен век. Но если кому-то и дано хотя бы приблизиться к вечности, так это ей!

Вечер так погож и приветлив, что мы выходим гулять в Вест-фьорд. Горы отражаются в воде – такого здесь уже несколько месяцев не было, говорит Хуго. Он настаивает, что стоит мне заявиться на север, как тут же налаживается погода. Он, конечно, шутит, но я, подыгрывая ему, отвечаю, что у меня, мол, есть выход на семейное предприятие, торгующее погодой и ветрами. Хуго смеется.

– Не веришь, что ли? Ну и ладно, а я и впредь буду покупать, – говорю.

Разговариваем вполголоса, точно боимся спугнуть рыбу. И тишина такая стоит с самого утра. И только теперь на западе наметилась какая-то перемена. На дальнем плане небо, тучи, ветер и море вечно затевают перед нами буйную, неугомонную чехарду и кутерьму, а мы только смотрим с галерки, как разыгрывается эта бесконечная драма. Ведь стоит нам самим попасть на эту сцену, как тут же пропадет перспектива.

На серый фильтр облаков ложатся тени, свет преломляется, будто о зеленое бутылочное стекло. Вскоре мгла, просочившись с востока, накроет небо и тогда начнется, решительно, самое грандиозное переселение из всех известных нашей планете. Каждую ночь из морских глубин к изобильным пастбищам водной поверхности устремляются миллиарды мельчайших существ – криль и всевозможные виды рачков и миллионы моллюсков. А на рассвете все они уплывут восвояси, во тьму.

Добрую половину дня Вест-фьорд был радушен и дружелюбен, даже чересчур для этого времени года. Да, погода тут не задерживается надолго. Ветер чаще всего разыгрывается ввечеру, когда начинает прибывать вода. За пару минут Вест-фьорд покрывается резкой зыбью – poppel, как кое-где зовут ее рыбаки, описывая волну, которая образуется, когда ветер дует против течения.

Пора поворачивать домой. Но прежде Хуго успевает рассказать байку. В семидесятые годы, вернувшись из Германии, Хуго выступал в составе рок-группы Nytt Blod (“Свежая кровь”) из Тромсё. Играя заводной прог и устраивая на концертах довольно откровенные сценки, группа снискала немалую популярность. Один масштабный концерт в Тромсё открывался крестом, на котором висел голый вокалист.

– Это еще не все, – продолжил Хуго. – Сцену должна была окутывать густая дымка, вокалист являлся публике не сразу, а как рассеется дым. Но дым-машина коротнула, а с ней накрылась вся электроаппаратура. Вокалист молчит голый на кресте на глазах у сотен ошарашенных зрителей, а группа все никак не заиграет. Тут он как закричит: “Снимите меня! Хорош уже!”

Кстати, репетировала группа в психиатрической лечебнице Осгорд.

Хуго, кивнув, заводит мотор. И почти сразу же замечает неладное. Мотор, который только что перебрали в мастерской, словно выдохся. И шум слабее, и пованивает гарью. Да уж, починили так починили. До Скровы мы кое-как доползли, но мотор надо вернуть в починку, а мастерская еще и не на острове. Сказать, что мы злимся – ничего не сказать: у нас уже на несколько дней вперед все подготовлено к лову акулы, да еще при такой благодатной погоде.