Жизнь ни о чем - Валерий Исхаков

— Сто тысяч, — деловито сказала Нина.

— В долларах или евро? — только и уточнил я.

3

Увы, это был не конец.

Не только не конец истории — даже не конец переговоров.

Я начал жалеть, что был откровенен с Ниной. Не стоило посвящать ее во все подробности моих переговоров с Игорем Степановичем. Теперь она использовала мою откровенность против меня. И даже не скрывала этого.

— Я хочу, — решительно заявила она, — чтобы мне заплатили десять тысяч долларов сейчас, немедленно. Только за то, что я скажу, каким образом я хочу получить эти сто тысяч. Пока мне не заплатят десяти тысяч долларов, никаких условий, никаких переговоров не будет вообще.

Я ждал продолжения. Ждал еще каких-то слов или жестов с ее стороны, но она молчала. Молчала, курила и смотрела на меня так, словно видела насквозь. Видела диктофон, удерживаемый специальным поясом у меня на животе. И видела потайной карман в этом поясе, битком набитый долларами. Это не очень большой карман. Он вмещает всего десять тысяч долларов. Но это мои десять тысяч. Я успел привыкнуть к ним, успел полюбить их. Никогда не думал, что можно так привыкнуть и так полюбить эти зеленые бумажки. Почему-то мне казалось, что если я сейчас отдам ей эти деньги, то те, другие, которые даст мне Игорь Степанович взамен, не станут для меня такими родными никогда.

Через какое-то время я понял, что ничего больше не дождусь. Я вздохнул. Я попросил Нину отвернуться. Я не стеснялся вида своего голого живота, но я не хотел, чтобы Нина видела диктофон. Она отвернулась. Я расстегнул рубашку и достал из потайного кармана десять тысяч долларов. К счастью, я до сих пор не истратил из них ни цента. Я тратил свою дармовую тысячу. Теперь от нее осталось долларов двести. И мелочь. И еще надежда на то, что Игорь Степанович сдержит свое обещание.

— Считай, — предложил я Нине, протянув аккуратно упакованную пачку. От сердца своего отрываю.

— Это хорошо, что от сердца. Тем приятнее мне будет их тратить.

Змея. Все женщины — змеи. Но Нина — одна из самых ядовитых. Наверное, держать за хвост австралийскую гадюку или даже черную мамбу куда безопаснее. Тем более что не я ее, а она меня держит за хвост. И вертит этим хвостом, как ей заблагорассудится.

— Теперь мы можем поговорить?

— О чем?

— О тайне. Ты действительно знаешь тайну?

— Конечно. Из первоисточника.

— И кто — первоисточник?

— Этого я тебе пока не скажу. Тем более что ты все равно не сможешь им воспользоваться. Даже если попытаешься меня обойти, миленок, ничего у тебя не выйдет!

Странно, но я ей поверил. Я знал, что Нина соврет — недорого возьмет. Но что-то мне подсказывало, что в данном случае ей незачем врать. Что источник ее сведений и в самом деле сейчас недоступен. И единственный подход к нему — через нее, через Нину. То есть через сто тысяч, которые должны быть ей выплачены.

Но как?

Это серьезный вопрос. Деньги вообще вещь серьезная, а большие деньги очень серьезная вещь. Для меня и для Нины сто тысяч — большие деньги. И, будь я на месте Нины, я бы постарался придумать способ, как получить деньги, почти не рискуя. Совсем без риска в таких случаях не обойтись. Однако можно свести риск к минимуму.

— Так вот, — сказала Нина. — Раз уж мы пошли проторенным тобой путем, будем и далее по нему двигаться. Ты получил тысячу долларов за то, что выслушал предложение своего Игоря Степановича, — я получила десять тысяч за то, что согласилась с тобой разговаривать. Дальше ты получил десять тысяч, а я хочу получить:

— Но:

— Не перебивай меня. Я знаю, что ты хочешь сказать. За десять тысяч долларов ты продал им свои воспоминания. Я тоже готова продать свои воспоминания — за сто тысяч долларов. Не знаю, что уж ты там такого ценного навспоминал, но я обещаю писать только по делу. Только то, что касается Андрея и его страшной тайны, за которую вы готовы мне платить. Это будут совсем короткие воспоминания. Ты их прочтешь за какие-нибудь десять минут. Но — не сегодня, миленок, не сегодня.

— А когда? Завтра?

На этот раз мне не удалось совладать с собой. В моем голосе прозвучало неподдельное волнение. Я сам его услышал. И Нина услышала тоже.

— Завтра никак. Ты уж прости, миленок, но мы с подружкой две недели не виделись толком. Ей от мужа приходилось таиться, мне от дочки. Так что одним свиданием нам не обойтись. К тому же мы теперь можем себе позволить от души погулять. На всю катушку.

Она ласково гладила, расправляла на столе бумажки с портретом Бенджамина Франклина. Франклин грустно смотрел на меня из-под ее руки, словно стыдился того, что его портретами будет оплачен лесбиянский загул. Хотел бы я тебя утешить, Беня, да нечем.

— Сегодня у нас какой день?

Поистине, счастливые часов не наблюдают. И даже дней. Счастливая Нина. А вот я не счастливый, я очень озабоченный и занятой человек. Я времени учет веду строгий.

— Сегодня у нас воскресенье, 21 июля.

— Воскресенье, — задумчиво повторила она. — Сегодня, стало быть, буду я гулять со своей задушевной подругой. И завтра тоже буду гулять с нею. А вот послезавтра: Не знаю, как ты, миленок, — подмигнула мне Нина, — а я так странно устроена, что никак не могу пить и гулять больше двух дней кряду. Два дня пью, потом похмеляюсь. Потом отдыхаю, совсем не пью, прихожу в себя — и снова два дня пью. А иначе у меня не получается. Устройство организма у меня такое, и ничего с этим не поделаешь.

Такое устройство вселяет в меня некоторую надежду.

— Значит, послезавтра? — уточнил я.

— Послезавтра? — Она задумалась. — Нет, ты как-то странно считаешь, милый! Послезавтра я буду в себя приходить после загула. Отдыхать буду, расслабляться. А вот в среду — пожалуйста. К вашим услугам. Во второй половине дня. Мне ведь совсем немного требуется написать. Страничку или две, не более. Так что часикам к двум пополудни — милости прошу. Только приезжай на этот раз не один, прихвати с собой свою рыжую. А то ты расстроишься, пожалуй, от прочитанного, разнервничаешься, не довезешь, чего доброго, мое послание до своего шефа. И денежки тоже прихвати, не забудь. Сто тысяч. Как придешь, покажешь их мне — и получишь за это конверт. Откроешь и будешь читать — один читать, так, чтобы твоя рыжая ничего не видела. Каждую прочитанную страницу будешь отдавать мне. Когда прочитаешь скажешь, все ли в порядке, все ли тебя устраивает. Если в порядке — отдашь деньги и получишь бумаги. А если сочтешь, что обманула я тебя, ничего важного не сообщила: что ж, на этом мы и распрощаемся. Останусь я при своих десяти тысячах, а ты — при пиковом интересе.

С этим не поспоришь. Чутье подсказывает, что, если ее воспоминания окажутся пустышкой, Игорь Степанович забудет компенсировать мне затраты. Но я готов рискнуть.

— Ну, что — до среды? В среду, 24 числа, после двух. Так?