Дурная кровь - Эуджен Овидиу Чировици

Мужчина вошел в сарай.

– Подойди ближе, Джей, – позвал меня отец, – сейчас он вынесет щенков.

Я пошел к отцу и на полпути обернулся, чтобы посмотреть, что происходит в сарае. А там завыла собака, и такого громкого воя я не слышал никогда в жизни. У этой суки отобрали в тот момент щенков.

Щенков было четверо, каждый размером не больше кулака, глаза у них еще не открылись и головки дрожали. Приятель отца вышел в центр двора и положил щенков на траву. А потом я увидел, что он взял канистру с бензином, и похолодел от страха.

Мужчина обошел щенков по кругу диаметром пять или шесть ярдов и по пути лил на траву бензин. Потом он вернулся в сарай и вывел суку, крепко удерживая ее за ошейник. Это была немецкая овчарка, она изо всех сил старалась вырваться от заводчика.

– Давай, Дон! – крикнул мужчина.

Отец чиркнул спичкой и бросил ее в траву.

В следующую секунду вокруг щенков возникло огненное кольцо высотой в один фут, и одновременно заводчик отпустил их мать.

Овчарка стрелой помчалась внутрь огненного кольца. Там она две или три секунды обнюхивала щенков, потом схватила одного зубами за шкирку и выпрыгнула наружу.

Заводчик потушил огонь из огнетушителя, подобрал оставшихся на траве щенков и положил их рядом с матерью. От пережитого волнения овчарка начала так усиленно их вылизывать, что я испугался, что она залижет их до смерти. А заводчик тем временем достал из кармана небольшой аэрограф с красной краской и пометил первого щенка.

– Это наш чемпион, – сказал отец. – Хочешь такую? Если хочешь, я куплю ее для тебя. Мы сможем забрать ее через пару недель, когда ее отнимут от матери и сделают прививки.

У меня никогда не было собаки, и я не был уверен, что хочу ее завести. Но я сказал, что хочу: так я надеялся защитить щенка от разных других испытаний, которые могли оказаться еще жестче, чем то, которое я видел.

Мы забрали щенка через месяц. Мама назвала ее Эрин, таким странным образом она отдала дань уважения активистке экологического движения из Лоуренса. Это была хорошая, умная собака, она умерла уже после того, как я поступил в университет.

И вот тогда, в темном номере того самого отеля, где много лет назад умерла та молодая женщина, я наконец увидел всю картину целиком и понял, что все-таки случилось в ту ночь.

Гудини как-то сказал, что лучший фокусник не тот, кто способен достать слона из шляпы – этого никто и никогда сделать не сможет, – а тот, кто знает, как отвлечь публику в момент, когда слон выходит на сцену.

Все это время я вместо фокусника искал слона.

Утром я поехал в Лион. Дорога заняла два часа на поезде по унылой серой местности. Временами шел дождь, но, когда я вышел на станции, небо прояснилось. Бледное солнце и скопления облаков создавали тягостную, наполненную грустью атмосферу. Я взял такси и поехал в поместье Дюшанов.

Увидев их особняк, я сразу вспомнил то чувство, которое испытал в доме Хогартов. Он был покрашен в светло-желтый цвет и располагался на непроезжей улице на краю соснового леса. Особняк состоял из трех корпусов: двухэтажный в центре и два поменьше по бокам. На веранду вела широкая лестница, на парадной двери висел медный почтовый ящик.

Фасад был частично увит плющом, окна с белыми рамами в обрамлении дрожащих коричневых веток смотрели на мир, как огромные глаза. Слева от особняка стояла старая конюшня, а справа я увидел сад с розовыми кустами и несколькими яблонями. Вид поместья не радовал глаз, и пасмурное небо только усугубляло картину. Тишина давила, как бетонная плита.

Я поднялся на крыльцо и позвонил в звонок. Никто не ответил. Я собрался позвонить во второй раз и тут заметил, что к дому по грунтовой дороге приближается маленький «рено клио» синего цвета. Машина свернула с дороги и остановилась возле конюшни. Из машины вышла пожилая женщина, она открыла двери конюшни и загнала машину внутрь. Когда она вышла из конюшни и направилась к дому, я заметил у нее в левой руке прозрачный пластиковый пакет с продуктами.

Подойдя к лестнице, она увидела меня на крыльце и остановилась. Она была примерно того же возраста, что и Клодетт Морэл, но выглядела гораздо лучше.

– Здравствуйте, – сказал я. – Извините, что побеспокоил. Вы – мисс Майлло? Меня зовут Джеймс Кобб. Я приехал из Соединенных Штатов, у меня для вас личное послание от Джошуа Флейшера.

Женщина несколько секунд молчала, как будто не поняла, что я ей только что сказал, а потом спросила:

– Предполагается, что я знакома с этим джентльменом?

– Я знаю, что вы и ваша сестра Симона познакомились с ним и с его другом Абрахамом Хэйлом в Париже в середине семидесятых. Насколько мне известно, Симона и Абрахам несколько месяцев работали вместе в фонде «Л’Этуаль».

Женщина ничего не ответила, но стала подниматься по лестнице. Я спустился, чтобы помочь ей донести продукты.

Когда мы оказались у парадных дверей, она взяла у меня пакет и сказала:

– Простите, доктор Кобб, но сейчас у меня нет времени с вами разговаривать. Мой отец болен, я должна за ним ухаживать. Надеюсь, вы меня понимаете.

Она достала из кармана плаща латунный ключ с замысловатой бородкой и открыла им дверь.

– Джошуа Флейшер умер от лейкоза, мисс Майлло. Абрахама тоже больше нет. Он умер в психиатрической клинике, куда попал после того, как убил проститутку, которой платил за то, чтобы она играла роль вашей сестры.

Женщина побледнела и, немного поколебавшись, жестом пригласила меня следовать за ней в дом. Когда я вошел, она закрыла за мной дверь. Мы стояли в огромном холле с мраморным полом и обшитыми деревянными панелями стенами.

– Papa, j’arrive! – крикнула она. – Nous avons un visiteur! Tout va bien?[12]

Женщина повесила на вешалку свой плащ и предложила мне последовать ее примеру. Я оставил куртку и портфель в холле и поднялся следом за ней по лестнице.

Пройдя через кухню, мы вошли в просторную гостиную с длинным столом посередине. Справа от стола был мраморный камин, слева – буфет из красного дерева. В гостиной было чисто, освещение хорошее. Обилие антикварной мебели, картины и гравюры на стенах, доспехи и клинковое оружие делали ее похожей на музей. Возле камина в кресле-каталке сидел человек, укутанный в шерстяное одеяло, как мумия.

Женщина подбежала к нему, ощупала одеяло и вздохнула.

– Подождите минутку, – сказала она мне. – Я должна его переодеть.

Она сняла кресло-каталку с тормоза и увезла мужчину в соседнюю комнату, а потом закрыла за собой высокие двери.

Я сел на стул у стола. Пол недавно отполировали, стены перекрасили. Под потолком громадная люстра. В углу маленькая подушка и миска с водой – кошачье гнездышко без кошки. В другом углу какой-то странный алтарь: несколько деревянных полок, а на них расставленные в каком-то загадочном порядке иконы, распятья и две статуэтки. А между ними, рядом с небольшой лампадкой, – фотография молодой женщины в рамке.