Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун

Однако я не хотел их беспокоить. Подумал, что, если кухня не заперта, смогу и сам найти там все, что нужно, не мешая хозяевам почивать. А нужно мне было совсем немного – теплая печь, чтобы высушить одежду и, устроившись на прогретых кирпичах, хоть немного поспать, несмотря на тягостные предчувствия и неприятные воспоминания о пережитом. Я надеялся, что смогу получить столь необходимую мне недолгую передышку от забот и тревог.

Подойдя к двери кухни, я обнаружил, что она распахнута настежь. Это было недоброе предзнаменование. У нас не принято запирать кухонную дверь на замок или на задвижку, но и оставлять совсем открытой тоже. Я осторожно вошел и увидел подтверждение моим опасениям, Несколько обгоревших бревен лежали посреди кухни. Похоже, их перебросили сюда из печи – несомненно, с намерением сжечь дом дотла.

Пол был испорчен огнем, который, видимо, своевременно погасили водой из кадки, о чем свидетельствовали оставшиеся лужи. Сама полупустая кадка стояла на печи, По всей кухне валялись осколки глиняных горшков и тарелок, сброшенных с их законного места на полках. Я озирался по сторонам, ища кого-нибудь, кто объяснил бы, что здесь произошло, но безрезультатно.

Последняя искра в печи потухла, так что согреться не удастся, а значит, и оставаться не имело смысла. Тем не менее любопытство и сострадание к чужой беде не позволяли мне уйти. Было ясно, что несчастье уже случилось. Но, может, я сумею чем-то помочь? С этой мыслью я прошел в жилую часть дома и открыл одну из дверей, как оказалось, ведущую в спальню. Стоя у порога, я постучал, никто не отозвался.

Облака не полностью заволакивали небо, и в комнату проникал кое-какой свет. Я видел стоявшую в углу кровать, но занавеска мешала мне определить, лежит на ней кто-нибудь или нет. Несколько минут я стоял, не зная, что делать дальше, как вдруг заметил под пологом движение и понял, что там кто-то есть. Тогда я снова постучал и на всякой случай вышел за дверь. Разбуженный стуком человек застонал спросонья, послышалось тяжелое дыхание, ворчание, потом раздался голос – самый грубый из всех, какие мне доводилось слышать, неприветливый и раздраженный:

– Кто там?

Я не рискнул ответить, и разъяренный мужчина разразился гневным монологом:

– Это ты, Пег? Черт бы тебя побрал! Поди прочь! Убирайся, не то, клянусь Богом, я перережу тебе горло! Так и знай!

Он продолжал бормотать и ругаться, но уже невнятно и бессвязно. Я понял по тону, что человек этот злостный пьяница, дикий и невоспитанный. Это совершенно не вязалось с представлением, которое сложилось у меня о хозяевах по внешнему виду дома. Мои надежды встретить здесь обходительность и гостеприимство мгновенно улетучились. Бесполезно взывать к человечности и здравому смыслу такого субъекта. Я гадал, как обратиться к нему. Или лучше вообще не связываться? Мое молчание подстегнуло его разгоряченное воображение.

– Эй! Ну, иди сюда, иди! Посмотрим, как тебе понравится палка! Уж я сдеру с тебя шкуру! Научу послушанию! Тарелки будешь у меня вылизывать, дьявольское отродье! Да!

Продолжая ругаться, он вылез из постели. Стукнувшись о спинку кровати, заохал, тем не менее встал на ноги и, качаясь, заковылял к двери. Но тут опять обо что-то споткнулся, застонал и растянулся на полу.

Вступать в разговоры или пререкания с человеком в таком состоянии было бы просто глупо. С болью в сердце я развернулся и вышел во двор. Брань, которой подгулявший муж или отец осыпал тех, кому выпало несчастье жить с ним под одной крышей, всколыхнула мои чувства, я живо представил, каково приходится этим людям, и слезы сострадания потекли у меня из глаз, что напомнило мне о моей собственной судьбе. Теперь ничего не оставалось, кроме как найти убежище в каком-нибудь из хозяйственных строений, где, зарывшись в солому, я, быть может, сумею хоть немного поспать.

Но, уже подходя к амбару, я вдруг услышал крик младенца. Он доносился оттуда, изнутри. Я осторожно приблизился и приложил ухо к двери. Ребенок продолжал кричать, потом раздался голос матери или няни, которая пыталась его успокоить. Ее увещевания сопровождались душераздирающими рыданиями и восклицаниями.

– Ах, мой малыш, – причитала она. – Ну, что же ты не уснешь никак, не дашь твоей бедной мамочке покоя? Ты замерз, я знаю, тепла моего тела недостаточно, чтобы тебя согреть. Что с нами будет? Твой заблудший отец не спохватится, даже если мы умрем.

Слова несчастной женщины напомнили мне события, проливавшие свет на семейную сцену, случайным очевидцем которой я оказался. Как раз на этом берегу реки жил некогда фермер по имени Селби – немолодой, добродушный, работящий отец семейства. Сын его, проведя несколько лет в Европе, после смерти отца вернулся в отчий дом и привез с собой жену. О нем все говорили как о чрезвычайно безнравственном человеке, а супругу его, напротив, считали воспитанной, благородной, совершенно не похожей на мужа.

Мне стало очевидно, что я забрел на ферму Селби, и теперь воочию увидел, каким унижениям и мукам подвергает несчастную женщину ее благоверный. Однако не время было думать о чужих бедах. Да и что я мог? Селби, вероятно, возвратился с пирушки, и алкогольное опьянение пробудило все худшее в его душе. Он поднял жену с постели, выгнал из дому, и, дабы избежать новых оскорблений и побоев, она была вынуждена прятаться вместе с беспомощным младенцем в амбаре. Умерить ярость обезумевшего пропойцы, утешить горемычную страдалицу, помочь ей найти выход из ее безвыходной ситуации – все это было мне не по силам. Заговорив с ней, я лишь напугаю бедняжку, сконфужу, но не смогу даровать облегчения. Под этим кровом для меня нет пристанища. Я решил просить приюта где-нибудь по соседству. Возможно, неподалеку есть еще дома. С того места, где я стоял, начиналась тропинка, которая вела за ворота, к лугу и дальше – я надеялся, что к другому жилищу, и решил немедленно это проверить.

При всем моем желании, удалиться бесшумно мне не удалось. Петли ворот предательски заскрипели, чего не могла не услышать прятавшаяся в амбаре женщина, и ко всем ее бедам добавились новые переживания. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Закрыв ворота, я поспешил прочь, прилагая максимум усилий, чтобы идти достаточно быстро. Впереди, у дальнего края луга, что-то темнело поперек тропинки. При ближайшем рассмотрении это оказалось распростертое на земле, изуродованное топором тело юной девушки. Окровавленная, лишенная волос голова не оставляла сомнений в том, кто повинен в столь жестоком деянии. Значит, и сюда, в тихое захолустье добрались индейцы. Расправившись с девушкой, они, согласно их дикому обычаю, унесли с собой в качестве боевого трофея ее скальп. Опасения, посетившие меня при виде битой посуды и устроенного на полу кухни костра, подтвердились. Однако этим, похоже, ущерб и ограничивался, поскольку пьяный хозяин явно ни о чем даже не подозревал, да и мать с ребенком тоже избежали нападения. Может, что-то спугнуло краснокожих варваров, и они не успели завершить свое черное дело? Думаю, их отряд побывал тут совсем недавно, не более нескольких часов назад. Но велика ли вероятность, что они ушли восвояси и уже не вернутся? Неужели судьба снова испытывает меня, оставив одного и без оружия перед угрозой встречи с вооруженными индейцами?